Гиблый путь - Егор Владимирович Мартынов
Дверь в дом тихо скрипнула и открылась под ладонью Данила. Они, не сговариваясь, взялись за руки и окунулись в темноту сеней.
Увидев на пороге гостей, бабка Нюра удивлённо всплеснула полными руками, усыпанными коричневыми веснушками:
– Боже мой, как ты похожа на свою маму! Ну просто одно лицо.
Ошеломлённая нежданным сообщением, девушка несмело ступила в кухню:
– Вы знали мою маму?
– Знала, деточка. Совсем она молоденькая была. Случалось, заблудится, бродит по деревне. Я смотрю, девочка, а где живёт, не помнит. Я её к себе позову. Хорошая у тебя мама была, сердечная, вот только здоровьем слабая. Бледная – на привидение похожая.
– Скажите, бабушка, а она вам что-нибудь о своей жизни рассказывала? – проговорила Владка почти шёпотом.
– А как же! Говорила, – ответила она с хитринкой в голосе. – Да вы проходите, чего в дверях-то стоять?
Что-то ласково бубня себе под нос, она ушла в комнату и вернулась, неся перед собой табурет с маленькой выбитой крестиком подушечкой.
Данил подтолкнул Владку в спину, она взяла его из рук бабки, поставила возле порога и устало присела на краешек.
Как частый гость в доме бабки, он хорошо знал, что без чая она их не отпустит. Повесив бушлат на крючок, за цветастую занавеску, он деловито пригладил волосы и сразу уселся за стол.
Бабушка ему лукаво подмигнула:
– Чай пить будешь?
– Некогда нам, – пролепетала Владка слегка подрагивающим голосом. – Мы к Вам по делу.
– Ну, как знаешь, – улыбнулась бабушка, замечая огорчение Данила. – Только чай делу не помеха, тем более с клюквенными пирогами, – сказала она, подперев ладонью щеку и уловив радость, прокатившуюся по его голодному лицу, громко рассмеялась, – что, Данилушка, в борьбе с нечистью живот подтянуло?
– Подтянуло, бабушка, – печально согласился Данил.
Нахохлившаяся Владка поначалу сонно заклевала носом, разомлевши в тепле, но, уловив смех в их разговоре, быстро встрепенулась и беспокойно заёрзала на табурете. Она ревниво прислушивалась к их беседе, пока не поняла, что они просто шутят между собой.
Заметив, что бабка Нюра обошла приглашением девушку, Данил взял на себя смелость и сам позвал её к столу.
Владка стеснительно улыбнулась, глянув на бабку и получив в ответ скупую улыбку плотно сжатых губ, виновато опустив голову, проскользнула к столу и села рядом с Данилом.
Бабка проводила её взглядом, полным осуждения и тщательно скрываемой неприязни.
Поперхнувшись куском пирога, от неожиданности вставшим в горле, Данил покашлял, опустив глаза. Не зная, как реагировать на её поведение, он украдкой наблюдал за обеими.
Так и не подняв головы, Владка сунулась за пирожком, но не дотянулась до тарелки и стыдливо отдёрнула руку обратно, пряча её под столом.
Данил пододвинул ей тарелку, она благодарно качнула головой и аккуратно взяла пирожок, робко стрельнув глазами в сторону бабки.
С видом обиженного ребёнка она сосредоточенно съела пирог, вскользь глянула на тарелку, но второй взять постеснялась. Чтобы больше не соблазняться видом и запахом свежих, горячих пирожков с золотистой корочкой Владка откинулась на спинку стула, с интересом разглядывая убранство кухни.
Данил съел все пироги и за себя, и за Владку и сразу ощутил прямую связь между сытостью и сонным мором.
В тёплой избе бабки Нюры, отгороженной от всякого колдовства, хотелось забыться и уснуть. Переплетения тех кошмаров, что изводили его на протяжении нескольких месяцев, казались далёкими и ненастоящими. Тяжёлые веки его оплыли, погружая глаза в тёмную пустоту. И в этом счастливом состоянии дремотного отупения, не нужно было никого спасать, не нужно было сопротивляться, а только плыть и плыть по течению…
– Родители с ума сходят, во всём винят Владу, – пробормотал Данил неожиданно для себя и испуганно встрепенувшись, обвёл взглядом сонное царство. Задремавшие женщины вздрогнули, нехотя открывая глаза, и удивлённо посмотрели друг на друга. – Я говорю, ребёнка надо родителям вернуть, – прогремел он, разбудив их окончательно.
Бабка всполошилась, соскочила со стула, грозя кулаком куда-то в потолок:
– Не иначе, как старая бестия с панталыку сбивает! Сосчитаны дни твои, змея подколодная.
Мало что соображавшая спросонья Владка со страхом метнула глазами на потолок, затем на окна и, пронзительно взвизгнув, спрятала лицо в ладонях.
– Ты чего? – Данил потряс её за плечо.
– Там женщина косматая подглядывает, – сказала девушка, указав дрожащей рукой на окно.
Чуть не опрокинув стол, Данил бросился вон из избы, громко хлопая дверью. Обежав усадьбу вдоль и поперёк, он никого не обнаружил. Прохладный ночной воздух отлично взбодрил его вялый, расслабленный давно забытым уютом домашнего очага, мозг. Он приблизился к окну, наблюдая за тем, как бабка Нюра носится по кухне с поднятым вверх кулаком. Невольно позавидовав её неистощаемой энергии, он, прислушиваясь к каждому шороху, побрёл обратно в избу.
Раскинувшись на стуле, бабка обмахивала побагровевшее лицо краем передника.
– Слыхивала я про твою бабушку, – сказала она, неожиданно обращаясь к Владке. – Кажись, в конце войны её сила колдовская забрала. В ту пору ей лет тринадцать было. Выгнали её родители, как только распознали, что бес в ней спрятался. Не помню, что она особо лютовала до этого случая, но после – точно с цепи сорвалась. Поселилась она на Малых казармах в одном из пустых бараков. Оттуда и совершала набеги на деревню. Защищались от неё люди, как могли, обход по ночам с вилами совершали, да толку мало. Хитрая была девчонка, силищу немереную имела. Всё поголовье скота заморила. А как заморозки начались, совсем, видать, худо ей одной стало. Начала она по деревне шляться, маленьких детей высматривать. Берегли деревенские своих ребятишек. Как только слух прошёл, что кое-как отбили у неё мужики ребёнка, сразу в подпол всех попрятали и с утра до вечера дозор держали.
А тут ей прямо на руку оказия приключилась. Немцы, эвакуированные, на казармах поселились. Три семьи с маленькими детьми. Поначалу деревенские их к себе не пускали, немцы всё-таки – враги. Потом, видать, сжалились, дети-то ни в чём не виноваты, а тоже голодают. Разрешили им по своим огородам ходить, картошку, что по осени пропустили, выкапывать. Потом они из этой замороженной коричневой картошки драники лепили, сами ели и Клаву кормили. Привязалась девчонка к немцам, перестала злобствовать. Нянчилась с ребятишками, пока взрослые милостыню по сёлам собирали. Особенно нравилась ей Эммочка, белокурая пампушка трёх лет.
На деревне про ведьму забыли, подуспокоились. Детей на улицу выпускать начали, живность другую завели.
Клава всё своё время проводила с малышами. Пока не грянула беда. Отец Эммы, высокий сухопарый Франц, принёс откуда-то ворох старых подушек
