Екатерина Коути - Страшный дар

Через тонкий хлопок платья он почувствовал, как ее тело покрылось гусиной кожей. Она страшится своей выходки и наверняка мечтает о том, как бы отступить с наименьшими потерями. Не рассчитала сил, в ее возрасте простительно. Для приличия все же стоит пожурить ее за дерзость, а потом уже отпустить…

Агнесс подняла на него ясные глаза.

– Сказано, дядюшка. – согласилась она. – Но вот что нам говорит пророк Иезекииль – кстати, он мне уже как родной! Так вот, пророк Иезекииль говорит нам: «И надел на тебя узорчатое платье, и обул тебя в сафьянные сандалии, и опоясал тебя виссоном, и покрыл тебя шелковым покрывалом. И дал тебе кольцо на твой нос и серьги к ушам твоим и на голову твою прекрасный венец». Так-то вот. Кольцо в нос мне незачем, но от шелкового покрывала я не откажусь. Или хотя бы чего-нибудь шелкового.

От ее спокойной, выверенной дерзости его бросило в жар. Как она посмела? Точнее, как она посмела? Как у нее это получилось?

Мистер Линден прищурился:

– Ты, верно, не дочитала Иезекииля до конца. Ибо написано далее: «Ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славою твоею, стала блудить».

– Грешна, не дочитала. – Агнесс покаянно постучала кулачком в грудь. – Но там так много незнакомых слов! Например, блудилище. Это что еще за место?

Белый платок, всегда завязанный туго, вдруг показался ему настоящей удавкой, и мистер Линден механически потянулся к нему, но опомнился и сильнее сдавил ей плечо, даже встряхнул ее легонько.

– Тебе рано об этом знать!

– Нет, по общему-то смыслу понятно, что это место, где творится блудодейство, – нараспев размышляла Агнесс. – А что такое блудодейство?

– Я н-не вполне уверен…

– Для него нужны чресла и девственные сосцы, – подсказала племянница, – но я никак не разберусь, где все это у людей и как этим пользуются. Может, вы мне объясните?

– Не суть важно! Посыл книги понятен и без таких… э-м-м… тонкостей. Самое главное там конец.

– Какой конец? Вот этот? «Я восстановлю союз Мой с тобою, и узнаешь, что я Господь…»

– «…для того, чтобы ты помнила и стыдилась! И чтобы вперед нельзя было тебе и рта открыть от стыда…»

– «… когда я прощу тебе все, что ты делала, говорит Господь Бог».

Тяжело дыша, они уставились друг на друга, как два волшебника, у которых в разгар битвы закончились заклинания. Агнесс трепетала, но не от страха, как ему казалось вначале, а от азарта. Азарта охоты. Агнесс заманила его в ловушку и обыграла в пух и прах, сразила его же мечом. И ее улыбка, уже не робкая, а торжествующая, показалась ему такой знакомой, что он едва удержался, чтобы не припасть к ней губами, впитывая почти забытый вкус – юности, ликования, победы!

Как будто ничего не произошло.

Но эта мысль всегда отрезвляла и сейчас тоже обдала его холодом. В тот же миг он осознал, как непозволительно близко подобрался к женщине. Да еще такой хорошенькой.

«Где тут женщина? Неужто эта пигалица, малолетняя воспитанница?» – возмутился разум, но тело с ним заспорило, да так рьяно, что мистер Линден решил ретироваться, прежде чем… прежде чем он и другую руку ей на плечо положит.

Для начала.

Попятившись, он убрал руку за спину, словно не желал видеть настолько грешную конечность, а затем отвесил племяннице жесткий, почти геометрический поклон.

– Мне нужно спешить, мисс Тревельян. Возникли кое-какие дела.

Но когда он повернулся к двери, Агнесс позвала его тихо:

– Дядюшка, постойте.

– Дитя мое?

Будучи доброй христианкой, Агнесс не в силах была наблюдать, как враг уползает с поля битвы на раздробленных ногах, хрипя и стеная.

Не лучше ли сразу его добить?

– Это были четыре стиха из книги Иезекииля. Начинайте счет, сэр: леди Мелфорд, леди Мелфорд, леди…

5

На крыльце Джеймс Линден прислонился к стене, ощущая даже через плотную ткань сюртука шершавые камни и застывший в них вековой холод. Жаль, что он не монах-католик, а то взял бы многохвостую плеть и отхлестал себя, чтобы утопить в боли грешное желание. Но столь чувственные излишества не подобают англиканцам. Значит, нужно стиснуть зубы и терпеть.

Еще полбеды, если бы он хотел обладать ею, ведь похоть присуща всем мужчинам, к какому бы народу они ни относились. Так он ведь хотел играть с ней, играть вновь и вновь, задавая ей невыполнимые задания, чтобы она отвечала ему тем же. А это желание чужое, с той, с темной стороны. В этом Джеймс не сомневался. Иначе почему ему так хорошо?

Пошатываясь, он направился к кухне и буквально ввалился в дверь, напугав своим внезапным появлением миссис Крэгмор, которая уютно устроилась в кресле и ощипывала курицу.

– Мадам, это вы надоумили мисс Агнесс дерзить мне? – прорычал он, вцепившись в дверной косяк.

– Никак в толк не возьму, о чем вы, сэр.

– Вы подрывали в ее глазах мой авторитет опекуна и пастыря? Отвечайте же!

– Мистер Линден!

– Миссис Крэгмор!

– Джейми!!!

– Няня?

– А ну-ка положи все на место! – завопила старуха, потрясая курицей, как пращой.

Виновато тренькая, ложки и вилки начали опускаться в выдвинутые ящики буфета, а вертел, взмывший под самый потолок, упал прямиком в желобки над камином и покрутился там, чтобы насаженный на него кусок мяса повернулся к огню недопеченной стороной.

Мистер Линден смущенно откашлялся.

– Вот так-то лучше, – обрадовалась бывшая нянька. – Сказывай, что там меж вами стряслось.

Пришлось пересказать ей события этого утра, хотя и с небольшими купюрами. Досада Джеймса развеселила старуху еще пуще, и она расхохоталась, хлопая себя по мягким полным бедрам.

– Ну, паршивка, как тебя облапошила! И поделом тебе, Джейми. Давно пора сбить с тебя спесь. А то ходишь с постным видом, будто на крестном ходу, аж смотреть на тебя тошно. Тьфу! А какой был славный мальчишечка…

– Ты рассказывала ей о моем детстве? И обо всем… этом. – Он недовольно покосился на блюдце, которое одиноко кружило над буфетом, словно никак не могло вспомнить, на какой полке стояло.

– Ни словечка ей не говорила, видать, сама догадалась. Оно и понятно, ты ведь так и ел ее глазами с самого первого дня.

– Я? – обомлел священник.

– А кто ж еще? Будто я не вижу, что тебе так и зудит с ней поиграть. Чего дуешься? Такова уж твоя природа.

– Ты ведь помнишь, чем дело закончилось в последний раз, когда я полагался на свою природу, – проговорил мистер Линден, но старая нянька его не слушала.