Максим Михайлов - Плач серого неба

— Лет пятнадцать назад в цирк попал один подросток. Тронутый, естественно. Из тех несчастных, что до поры кажутся нормальными детьми, а потом вдруг начинают жутко меняться. Скажи, Уилбурр, не потому ли ты так нас не любишь, что боишься когда-нибудь измениться сам? Не отвечай. Вижу, что это не так. И помню обещание не лезть к тебе в душу. В общем, бедный мальчик, когда ему стукнуло двенадцать…

— Он человек?

— Был человеком. Мы не причисляем себя к народам, Уилбурр. Это больно.

— Прости.

— Не стоит. Но его судьба и впрямь не побаловала. Ему за несколько лет выпало столько унижений, что не каждому достается за целую жизнь. Представь, ребенок рос в прекрасной семье. Небедной. Родители его любили, сверстники уважали — и вдруг все разом исчезло… даже нет, не исчезло, а превратилось в страх и отвращение. За несколько жалких дней! — Губы Карины презрительно и горько дрогнули. — Его изуродовало до неузнаваемости, от тела только и остались, что очертания. И хуже того — оно продолжало меняться. Его отправили — выбросили! — ко мне. Уж на что я привычная, а и меня пробрало, Уилбурр. Мальчишка плыл, как свечка… менялся прямо на глазах. Смотреть было страшно на все эти волдыри, наросты… — теперь орчанка вздрогнула сама, — и все время разные!

— Трудно представить, — пробормотал я, но тут же извинительно выставил ладонь, — словами тут, наверное, не объяснишь. Продолжай, пожалуйста.

— Он пробыл в цирке три года. Ел и пил с нами, ездил от города к городу, но я так и не нашла для него достойного места. И не потому, что мальчишка ничего не умел, наоборот, ума ему было не занимать! А когда обжился и перестал дичиться, признался, что и магии слегка обучен. «Слегка» там, Уилбурр, такое оказалось, что мы только диву давались и все время выдумывали способы один другого хитрее, как спрятать сорванца от синих. А я все не хотела выпускать его на потеху толпе — боялась лишний раз уязвить. Как наседка, вот правда. Но мальчишка все понимал, учился владеть собой, и ведь получалось! Как ни поедем гастролировать, заедем в какой город — так он непременно убежит и за какими-нибудь местными магами наблюдает. Прямо загорался весь!

— Друзья у него были?

— Были. Мы ему их вскладчину покупали, — Карина с невеселой улыбкой выдержала паузу. — С книгами он дружил, Уилбурр. Не было для парнишки собеседников приятнее, чем слова и предложения. Они его и утешали, и учили. Учиться он любил. Особенно магии — та у него из головы вообще не шла. Даже боязно иногда становилось. Но когда откладывал книги — становился покладистым, ласковым, учтивым, — куда только все девалось?

Невероятная голова Карины откинулась на спинку стула. Лилипутка прикрыла глаза, тихо вздохнула и на несколько мгновений молча застыла. Я не был уверен, думает ли она — привычных стонов не было слышно, — но на всякий случай молчал.

Засвистел чайник. Орчанка открыла глаза, но я успокаивающе махнул рукой и отправился к горелке сам. Перекрыл газ, от чего в шатре немедленно сгустился полумрак, подхватил чайник и обернулся к собеседнице, но та уже была на ногах и рылась в видавшем виды деревянном шкафчике.

Облака пара над полными кипятку чашками прянули в стороны, когда лилипутка тяжело поставила на стол деревянную шкатулку и выпустила из нее знакомый резкий аромат с нежными фруктовыми отголосками. Продолжая молчать, мы зачерпнули по ложке заварки и принялись размешивать чай, позвякивая черенками о края чашек.

Лилипутка едва коснулась губами фарфорового края и легко подула на обжигающую жидкость.

— Конечно, долго это продолжаться не могло, — пробормотала она, — рано или поздно МагПол бы его так или иначе нашел. И чем больше парень учился, тем труднее ему было скрывать способности во время облав. В конце концов, мы устроили его учиться по-настоящему. Есть в Университете один профессор, он неравнодушен к Тронутым.

— В каком смысле?

— В том самом. Иногда он приглашает кое-кого из моих подопечных на ночь. Удивительно, но обращается он с ними очень хорошо, так что девчонки даже рады. У старого извращенца хорошее чувство такта. Может, он и притворяется, зато девчонкам удается с ним почувствовать себя нормальными.

Я сделал над собой усилие и не поперхнулся кипятком.

— Он взялся учить того… парнишку?

— Больше того. Он устроил его в класс Воды.

— И прочие ученики его приняли?

— Мальчик к тому времени совсем изменился. Его кожа напоминала плесень на сыре, а лица, считай, больше не было. Так что Гарлассу пришлось…

— Гарласс — это тот самый учитель?

— Нет, Гарласс — это как раз наш мальчик. Гарласс Фейгерт. Перед занятиями он с головы до ног кутался в какое-то немыслимое тряпье, скрывал лицо и тело. Сейцель — а это уже учитель, — рассказывал, что на уроках мальчик вел себя тихо и незаметно, постоянно записывал каждое слово преподавателей. Жить он стал при Университете, в подвале. Но больше я о его судьбе ничего не знаю. Сначала Сейцель приносил какие-то весточки, а потом вдруг их стало меньше, да и сам профессор стал приходить реже, а потом вовсе пропал. Уже месяц, как ни слуху, ни духу. Девочки по нему тоскуют, но понимают, что сказки вечными не бывают.

Я сделал очередной глоток, чувствуя, как поднывает обожженное небо.

— Скажи, Карина, а этот Гарласс — он не увлекался ядами?

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь ли… А, Хаос разбери, скажу, как есть. Тронутого, о котором спрашивал я, убил мой клиент. А за несколько оборотов до того… Тьфу ты, Карина, непривычно как-то раскрывать тайну следствия постороннему, пусть даже и тебе. Сейчас, погоди…

— А разве мы спешим? — Лилипутка отхлюпнула от края. Ее чашка стояла почти нетронутой. — Просто если ты не скажешь, я не смогу ответить на вопрос, так, Уилбурр?

— Естественно. В общем, за несколько оборотов до того, как Гарласс…

— Не говори, что это был он. Пожалуйста. Мы ведь еще не уверены?

— Хорошо. В общем, это было не первое покушение за день. В полдень моего клиента пытались отравить — подсыпали яду в коктейль. Если бы не… скажем, некоторые особенности клиента, я бы мигом потерял заказ.

— Хм-м… и этого все еще мало, Уилбурр.

— Четверо Проклятых, Карина… «Сок Ромли» тебе о чем-нибудь говорит?

— А как же! Конечно говорит. И твои слова наполняют меня надеждой, Уилбурр.

— Почему?

— Я не знаю, занимался ли Гарласс ядами. Но знаю точно, что ты где-то ошибся. В сок Ромли, насколько мне известно, вообще невозможно подмешать яд. Он растворяет только обычную соль.

— Соль?..

— Ага. Мы были на Миррионе. И пили Ромли. «Царская улыбка», да? Очень милый хозяин не менее милого бара в порту решил меня угостить. Элегантный коктейль. Я так и сказала тому симпатичному альву. Несмотря на то, что я — Измененная, он был умен и учтив. Мы долго говорили, и меня по самое не хочу завалили знаниями, от которых мне, боюсь, не будет толку ни в этой жизни, ни в вечной. Но ты же знаешь, как приятно поговорить с умной душой.