Умереть за любовь, убить за любовь… - Ксения Корнилова
– Ты думаешь, мне нужно сдаться? – вдруг резко подняв голову, спросил он.
– Нет. Я так не думаю, – слишком быстро ответила Бетани. Кому, как не ей, было понятно его смятение. – Но ты должен научиться жить с этим, Гейб…
Молодой человек обернулся – впервые в жизни ему захотелось ее поцеловать.
Он подскочил с песка, схватил доску и побежал к морю в спасительные волны. Только в них он растворялся без остатка. Только с ними ему было легко не только говорить, но и молчать.
Бетани ждала его на берегу. Переодевшись в простые джинсовые шорты и майку, она пила кофе из термоса и откусывала большие куски от сэндвича с лососем. Впервые им больше не о чем было поговорить, и это было так странно, что становилось не по себе. Габриэль пытался шутить, уклоняясь от им самим начатой темы, но девушка только молчала.
– Ты не боишься меня? – не выдержал он.
– Боюсь, – честно ответила Бетани и нервно улыбнулась. – Но мне кажется, я с тобой справлюсь. Ты всегда не дотягивал.
Только им двоим понятная шутка разрядила обстановку и Габриэль засмеялся. Вдруг показалось, что его проблема – не что иное, как игра воображения. Будто и не было Оливии Портер и ее растерзанного тела с горстью переспелой малины. И не было Кьяры Зейн с залитой багровой краской грудной клеткой. Был только этот момент, этот пляж и эта девушка. Родственная душа, самый близкий друг, единственный человек, с кем можно было поделиться самым сокровенным.
Песок колол кожу, прилипал к ногам и спине, путался в волосах. Он любил ее нежно, боясь сделать больно или отпугнуть. Она любила его отзывчиво, стараясь отвечать на каждое движение. И у обоих мелькала одна и та же мысль – разве стоило столько ждать?
«Стоило», – улыбнувшись, подумал Габриэль. Он понимал – попробуй они начать отношения раньше, из этого бы ничего не вышло. Слишком молод он был. Слишком озлоблен на весь мир.
***
Мать ушла от них, когда Габриэлю только исполнилось пятнадцать. Стоял декабрь, приближались праздники. Отец впервые в жизни решил закодироваться и не пил вот уже третью неделю, и их бесконечный кошмар наконец-то стал напоминать нормальную жизнь. Лора, первая влюбленность мальчика, уехала с каким-то заезжим дальнобойщиком, даже не попрощавшись, но это было даже к лучшему – он перестал чувствовать себя игрушкой в руках слишком взрослой для него женщины.
Никто не понял, что произошло. Просто в один день не был приготовлен завтрак, а из шкафа пропали все вещи. Мать не сказали ничего мужу и детям, не оставила даже записку.
Даниэль Хартман не стал заявлять в полицию о пропаже, решив, что «туда этой суке и дорога», и стал, как мог, растить сыновей сам. А мог он только силой, побоями, криками и издевками.
Габриэль начал пить. Он не мог поверить, что единственная женщина, которая должна была – просто обязана – любить его беззаветно, бросила его, то ли не выдержав многолетних побоев, то ли того, что они внезапно прекратились.
У него появилась компания и лучший друг Лонни, живший на другом конце города с матерью в небольшом, давно требовавшим ремонта доме. Габриэль стал большую часть времени проводить у них, и, несмотря на то, что жили они бедно, а мать Лонни постоянно работала, пытаясь прокормить их с сыном, у них сложились отличные дружеские отношения. Женщина часто по дороге домой захватывала упаковку пива, и они все втроем сидели и болтали обо всем на свете. И тогда не хотелось идти на улицу к компании более взрослых парней, курить с ними траву или употреблять кое-что похлеще.
– Гейб, – усталый голос отвлек его от экрана телевизора, транслирующего погоню за сбежавшим преступником в режиме реального времени. Подключились вертолеты, и машины были на как ладони.
– А? – он обернулся буквально на секунду и снова прилип взглядом к экрану.
– Я хочу кое-что тебе сказать. Тебе же можно верить? Ты никому не скажешь? – Мать Лонни сегодня выглядела хуже, чем обычно. Слишком бледная кожа, впалые глаза, ставшие еще глубже морщины.
– Что? Кому не скажу? – парень хмурился и оглядывался в поисках друга. Он убежал куда-то на кухню, как обычно, проголодавшись. И теперь шуршал пакетами где-то в другом конце дома.
– Лонни, – женщина закашлялась. – Он хороший мальчик. И мне… не хочется оставлять его одного, но…
Габриэль, вздохнув, нажал кнопку выключения телевизора – все равно нормально посмотреть не получится – и уставился на сидящую в кресле рядом женщину.
– Что случалось, миссис Пи? – Фамилия Лонни была Пайпер, но его мать все звали, сокращая ее до первой буквы.
– Мне кажется, я больна, – улыбка получилась вымученной и только добавила неприятного впечатления от одного ее вида. – Но мне надо съездить к врачу. А Лонни… Он хороший мальчик, но он не справится. Мне нужен кто-то сильный рядом, чтобы я сама смогла выдержать, если новости будут неутешительные.
– Новости… какие? – Две бутылки пива тормозили его мозги, мешая думать.
– Не важно, – засмеялась миссис Пи. – Может быть, я драматизирую. Но ты съездишь со мной, Гейб?
Вернулся Лонни, плюхнулся на диван и, пробормотав себе что-то под нос, включил телевизор.
На следующий день Габриэль сидел в старой разбитой тойоте, трясясь по дороге в больницу. Ехать было не близко, и впервые за все время им не о чем было говорить, или просто не хотелось. Молчание растянулось на два часа и вымотало больше, чем тренировки по плаванию, на которые он совсем недавно записался по воле отца, который считал, что сыну иначе не поступить в институт на бюджетное место, только через спортивную стипендию. А платить за него или терпеть и дальше этих трех увальней Даниэль Хартман не собирался.
– Подожди меня здесь, – прошептала мать Лонни. Они приехали уже двадцать минут назад, а она все никак не могла решиться выйти из машины.
– Конечно, миссис Пи, – буркнул Габриэль, стараясь не смотреть на нее.
На парковке было много машин. Одни приезжали, другие уезжали. Некоторые люди были одни, другие в компании с родными или друзьями. Кто-то возвращался воодушевленный, кто-то еле шел, глядя перед собой невидящим взглядом. Вот привезли маленькую девочку. Ее голова, вся перемотанная кое-как бинтами, болталась из стороны в сторону, пока отец нес ее на руках, стараясь смотреть себе под ноги, а мать заламывала руки и только причитала. Он вернулся через двадцать минут и долго курил, забывая стряхивать пепел, и он падал ему на одежду. Но кого это волнует, когда твой ребенок болен? Когда
