Вновь - Никита Владимирович Чирков
— Фамилия и деньги. — Бэккер повернул голову к Оскару, который показательно не смотрел лишь на дорогу. — Никогда не слышал про подкуп, взятку? Большое любопытство становится еще больше, когда добыть ключ от любой двери — лишь вопрос цены.
— Как-то все слишком складно в твою пользу.
— В мою пользу?! — Бэккер чуть ли не зарычал. — Весь день идет не по плану, я мог умереть уже десяток раз! Лишь упрямство да щепотка везения помогли мне выжить! «Складно». Ничего не складно, вообще ничего! И если ты решил сейчас спасовать, то меня это уже не удивит! Вперед! Слейся перед самым концом, нам тут осталось недолго, самое время дать заднюю и обвинить меня, это у вас получается с завидным показателем успеха!
— Нет. Я лично слышал от Андрея про второй Осколок, да и Роду надо забрать, чтобы она с отцом попрощалась. А ты, как провокатор говна…
— Очень по-взрослому.
— … лучше вспоминай, что видел в будущем, потому что за тобой долг!
Следующие минут десять были лучшими за счет разрядки напряжения с закреплением цели и своих ролей. В некотором странном смысле оба разделили еще одно: каждый стал лучше понимать другого, на фоне чего Бэккер, словно заигрывая с огнем, решил развлечься для разрядки:
— Если — в отличие от меня, разумеется — ты такой правильный, то, значит, сможешь легко признаться, что здесь ты не из-за Насти. Тебе просто хочется выпендриться перед батей, дабы он наконец-то воспринял тебя всерьез и одарил столь важной для каждого мальчика отцовской благодарностью.
— Да что ты вообще знаешь…
— Знаю по своему опыту, вот и вижу безошибочно.
— Мой отец — уважаемый человек, и я мечтаю стать таким же, как и он. Нам всем есть чему у него учиться.
— Хорошо сказано, аж воодушевляет.
— А я теперь знаю, почему тебя выгнали с Опуса и отправили к нам.
— Пошел в жопу.
— Ну, хоть что-то честное.
— Как и твои чувства к Роде?
— Ну, началось. Слушай и запоминай: начал я с Родой встречаться, чтобы позлить Андрея, потому что они только взяли меня в отряд, а я не хотел в нем быть. Но потом какие-то чувства да вспыхнули… у нас обоих, наверное. Она собой хороша, хоть человек непростой, характер под стать твоему, кстати, — проблемы на пустом месте создает. Так что мы разошлись, она как раз получила должность руководителя Копателя и заодно, поругавшись с отцом разорвала со всеми связи. Встреча будет непростой.
— Вау. Вот это история, наболтал ты…
— Заткнись.
Оставшийся путь они провели в тишине.
31
Ее взгляд, поворот головы, ориентация в пространстве, да даже вздох — и тот был словно чужд этому месту. Любовь не просто излучала уверенность, она будто бы поглощала всю энергию вокруг и заменяла своей, принижая невидимой силой любую волю. В ней не было ни грамма страха или сомнения, все ее поведение можно было описать емко — власть. При этом власть не привычную — деньги или статус: тут было нечто совершенно неподвластное пониманию Козырева.
Люба рассматривала полноразмерный портер Перната — основателя Монолита — тщательно, подмечая каждый мазок краски и состояние холста. Таких картин по пальцам сосчитать — редкость для Монолита, не в последнюю очередь из-за малого количества знаковых имен и лиц планеты Комы. Ее так увлекло лицо сорокалетнего крепкого мужчины с густой черной бородой и обрамляющими добрые глаза и легкую улыбку волосами, что недалекие умы прозвали бы ее, как это ни символично, влюбленной. Но на деле, как вскоре понял подошедший почти вплотную Козырев, неестественный для Монолита типаж лица и харизмы вновь оказался не таким однозначным на определение.
— Пернат правил Монолитом с основания — шестьдесят четыре года. Умер в девяноста девять лет. Великий человек, без которого это место было бы совершенно другим. — Козырев произнес это спокойно, внимательно следя за взглядом Любы. Выждав паузу, он задал главный вопрос: — Вы его знаете?
Когда она повернула голову, то обезоружила его все той же непоколебимой властью без заметных оттенков человеческих слабостей. В момент и вовсе кажется, что смотрит она не на него, а скорее сквозь него. Люба посмотрела еще раз на портрет, кратко и невинно улыбнулась, словно ребенок обрадовался чему-то простому и доброму, и смиренно села за стол переговоров. Не сразу, немного подумав и проследив за реакцией ожидания, Козырев все же сел напротив, позволяя ее доминированию затмить опаску за свою жизнь, если таковая вообще присутствует у этой женщины.
— Мне повезло быть осведомленной о вашем честном слове и здравом ходе мысли. Свойства редкие, почти чужеродные во многих кругах. Открывают созидателям исключительно мрачную перспективу быть потерянными в распрях чуждых и одинаковых столь же легко, как быть обманутым после заверенного словами — не делами — доверия. Сейчас ваши люди доверили мне их жизни и будущее, возобновив строительство этого места для их детей, внуков и правнуков. Они ведомы верой, пусть я и подкрепила свою позицию делом, но не стены придают им опоры, как и не моя рука поверх металла позволила мне быть здесь. Наша общая вера в единство…
— Хватит. — Козырев поступил вопреки своим убеждениям, непростительно долго подбирая тон и эмоцию для одного-единственного слова. Лицо ее на этот неотесанный и достаточно громкий для напускной уверенности выпад замерло в интересе, глаза же пробились в его мысли и оставили свой след, словно приятная заноза. — Я не прочь дослушать вашу речь, но сейчас время — это самый ценный ресурс. Чем быстрее мы придем к общему, тем больше спасем жизней.
— Когда-то и у меня было особое отношение ко времени. Сейчас я уверена в одном — время не интересуется жизнью, не переоценивайте и не недооценивайте, такие критерии чужды в этом вопросе.
— Я сразу обозначу свою позицию, иначе мы так никуда и не придем — вы смогли каким-то образом нейтрализовать железную охрану.
— Я лишь спасала людей от того…
— Но вы не спасли. Нейтрализовано целых восемь солдат — приемлемая цифра, ущерб был ожидаем. Единственное, почему я остановил работу остальной сотни таких же, состоит лишь в одном — вы. На Монолите физически не может быть лишних людей. У всех граждан есть идентификатор, каждый имеет работу
