Зенит (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна

— Дом голоден. Нуждается в подпитке. Если сейчас не подкормить, в силу он войдет лет через двадцать, а то и больше, из него хорошо соки высосали…

— Кто?

— Время. Оно никого не щадит. Ни время, ни чужаки, вот дому и плохо стало. На вашей семье он, конечно, чуток поправится…

— Неприятно как-то звучит.

— Разве? Вы же бывали в домах, где счастливые семьи живут. Неужели, ничего не чувствуется?

— Чувствовалось, было. Тепло там, уютно так, солнечно… даже если все кверх тормашками.

— Вот. Дом — отражение своих хозяев. А хозяева могут стать отражением своего дома. С вами тоже так может получиться. Он старый, усталый…

— А что нужно для подпитки? — подошла более практически к делу Ирина.

— Хорошо бы человеческую жертву. Парочку…

— Петя!

— Неужели тебе будет жалко директрису?

— Жалко. Ее надо по приговору суда, а не самосуда.

— Как закон портит хороших ведьм. Жуть просто… ладно! Можно обойтись без людей, к примеру, коровами. Или баранами.

— Уже интереснее… а что с ними надо будет делать? — Михаил навострил уши. Он бы и людей, конечно… есть ведь твари! Что, того же врача надо пожалеть? Который детьми торгует? И списывает их, словно это мешки с консервами по актировке… тварь! Да таких в землю зарывать мало!

Или, правда, ту же Юлию Ивановну?

Вот еще не хватало! Пожалеешь таких, потом наплачешься. Но если есть возможность не нарушать закон…

— Штук десять овец. Придется зарезать, кровью окропить фундамент, ну и вам немного своей крови пожертвовать, добавить к той… вам, вашим родным, которые здесь жить будут.

— Это можно. А мясо куда?

— Зависит от возраста животного, но вообще, шашлык из баранины — вкуснейшая вещь. Я точно знаю.

— Шашлык хорош, когда гости есть. Вы к нам не хотите в гости приехать? С семьей, пожить недельку или две?

Ирина фыркнула и отправилась в гостиную. А чего мешать?

Сейчас Михаил договорится с Петей, поторгуется о цене, но в результате…

Сойдутся!

И старый дом обновится, и будет жить. Будет беречь своих людей, свою семью, будет баюкать их в колыбели каменных рук, шептать сказки по ночам, будет встречать врага подломившимися ступеньками или упавшими на голову балками…

Да, Ирина не решилась бы задумать что-то плохое против Михаила, находясь в этом доме. А если кто рискнет…

Она даже не сомневалась — дом сожрет таких умников весело и с фантазией. Куда там хилым американским ужастикам! Самый страшный кошмар человека всегда внутри самого человека. А всякие монстры, маньяки и извращенцы — это вторично. Чаще всего человек убивает себя — сам.

***

Кирилл появился через четыре часа, когда был съеден торт, горячие бутерброды, выпит кофе, и сварен по четвертому разу… и то Ирина откровенно зевала.

Михаил предлагал ей поспать, но хотелось дождаться! Любопытно ведь!

Кирилл утащил горячий бутерброд, уже остывший, впился зубами в сыр, прожевал, и улыбнулся.

— Ну, все! Счастье есть!

— Оно не может не есть! Рассказывай, давай! — рыкнула Ирина.

Оборотень покосился хитрым глазом.

— А что мне за это будет?

— Еще один бутерброд?

— Тоже неплохо. Только с мясом, можно?

Ирина вздохнула и пошла на кухню.

Война войной, а мужчин кормить надо. По расписанию.

***

— Алексеева, ты… уху ела?! — орал, не сдерживаясь, Иван Петрович.

Ирина тянулась по стойке 'смирно' и предано ела начальство глазами. А то ж!

Когда оно орет — молчать надо. И не фырчать. Потом оправдаешься, как проорется. А пока стой, смотри в окно и думай о хорошем. Например о том, что свежий маникюр сделала.

И верно, минут через десять начальник выдохся, упал в кресло и прищурился на Ирину.

— Ну!?

— Не понимаю сути ваших претензий, Иван Петрович, — ведьма была невинна, аки овца тонкорунная.

— Ах, не понимает она! А почему некую Юлию Ивановну Шурыгину нашли вчера в разбитой машине?

— Не знаю…

— И как она там оказалась — тоже не знаешь?

— Ехала, наверное, куда-нибудь.

— Например, куда?

— На север. Или на юг.

— Алексеева, ты смерти моей хочешь?

— Иван Петрович, вы из меня вовсе уж изверга делаете.

— А ты что с этой заразой сделала?

— Ничего.

И верно.

Похищала ее не Ирина, допрашивала не она, в аварию — и то Кирилл пристраивал! Она так — присутствовала. Морально поддерживала. Это, конечно, и подстрекательство, и соучастие, но поди еще, докажи!

— Уверена?

— На все сто процентов. А что не так?

— Ты меня точно доведешь. Сводки я посмотрел, сводки…

— Может, и доведу, — кивнула Ирина. — Давайте я вам кое-что расскажу?

Иван Петрович полоснул ее бешеным взглядом, но смирился.

— Рассказывай.

И услышанное затем не добавило ему ни здоровья, ни хорошего настроения.

***

— Алексеева, мне надо подумать.

— А что мы можем сделать?

— Не знаю. Но подумать мне надо.

Ирина кивнула.

Начальник и старше, и опытнее, авось, что хорошее и придумает. У нее пока хороших идей не было, факт.

— УБЕРИТЕ ЭТУ ТВАРЬ!!!

Визг был такой силы, что даже дверь задрожала.

Ирина переглянулась с начальством — и они быстрее молнии выскочили из кабинета.

И замерли в восхищении.

В кабинете шел снег.

Белый, он падал с люстры, устилал ковер, кружился, словно яблоневый цвет…

Здоровущий попугай ара, зажав в лапах несколько листов отличной белой бумаги, откусывал от них по кусочку — и сплевывал вниз.

И собирался продолжать этот процесс и дальше.

А под люстрой бесновалась Мария Бусина, мать безвременно убитого наркоторговца.

— Что происходит? — тихо поинтересовался начальник. Не орать же сразу?

— Гражданочка пришла заявление подавать, — объяснил Сеня. — А я его взять и не успел… может, еще раз напишете?

— Я! Да я!!! Да вашу птицу на суп пустить надо!!!

— …!!! И…!!! Дура непролазная! — отозвался с люстры попугай.

— ВОТ!!

— А о чем, хоть, заявление?

Женщина уперла руки в бока.

— О том!!! Жалобу на вас подавать буду!

— За что?

— А за то, что вы моего сына оклеветали! Не торговал он наркотиками! Не было этого!

— Это не к нам…

— Ах, не к вам!? Да мне по двору теперь не пройти! Мне едва вслед не плюются! Мне…

С точки зрения Ирины — а что она хотела? Никому не нравятся наркоторговцы. Это ж так! Рядом с тобой живет гнусная гадина, которая травит твоих детей!

Это — страшно!

Гадюку можно отпустить, а вот такое существо… только лопатой! По хребтине, чтоб всю оставшуюся жизнь только ползал!

Но как сказать такое — матери?

Пока Ирина пребывала в размышлениях, попугай не дремал. И разразился бранью с люстры, дорывая последний лист.

— Суп из тебя сварить мало! — рявкнула гражданка Бусина. Зря, конечно, таких угроз ни один попугай не потерпит! Суп!

— На абордаж!!!

Вопль был такой силы, что дрогнули стекла в казенных шкафах.

Попугая расправил крылья и спикировал с люстры, целясь немаленькими когтями в лицо женщины.

Попугаи не плотоядные?

В общем, они не слишком опасны?

Когда на вас летит птица, размером… большие у нее размеры, это факт. И о зоологии в этот момент не думается.

Гражданка Бусина завизжала и выскочила на улицу.

— Как вы думаете — вернется?

— Не-а, — мотнул головой Сеня.

— Почему?

— А я ей предложил орешками угощаться, — гнусный злоумышленник в правоохранительной шкуре кивнул головой в сторону вазочки, из которой их и грыз попугай. — Так что не вернется. А если рискнет… Эммануил ей никогда не простит целую горсть орехов.

— Кто?

— Эммануил Кант. Так его зовут.

— А…

— Он сам сказал.

Ирина подумала, что попугай с таким именем, несомненно, подходит для полицейского участка. Ибо здесь люди относятся к жизни, как истинные философы.

Иван Петрович вдохнул. Выдохнул.

А потом махнул рукой и хлопнул дверью.

Судя по всему, он был солидарен с попугаем.