Последняя битва - Алекс Шу
— Спасибо доктор, — широко улыбнулся я. — Это отличное известие.
— Ах, да, — спохватился Лифштиц и сунул руку в карман. — Вам просили передать. Если что-то понадобится, позвоните заранее. Телефон у дежурной на вашем этаже.
Он протянул руку. В ладони лежал обрывок листка с написанными цифрами телефона и одним именем «Алла».
— Спасибо ещё раз, — благодарно кивнул я и сграбастал бумажку.
Через пару минут я вышел из палаты и подошел к кемарившей в коридоре дежурной. Женщина встрепенулась, услышав шаги.
— Чего тебе? — недовольно пробурчала она.
— Позвонить можно? — я кивнул на примостившийся в уголке стола телефон. — Зиновий Исаакович сказал, чтобы подходил и пользовался в любое время.
— Раз Лифшиц сказал, звони, — неохотно кивнула медсестра, подвигая телефон.
Я набрал номер, дождался, пока гудки сменятся знакомым женским «алло», и бросил в трубку:
— Привет, Алла. Как дела? Выспалась, наконец?
— Привет, — недовольно пробурчала оперативница. — Хоть ты не подкалывай. Мне ваши шуточки уже в печенке сидят. Каждый встречный-поперечный доброго утра желает, спрашивает, как спалось, спящей красавицей называет. Рассказывает, как сказочный принц Андрей меня из «белого гроба» Нивы освобождал. Задолбали уже, весельчаки хреновы.
— Бывает, — посочувствовал я. — Бессовестные. Кстати, Спящая красавица как и Белоснежка, спали около сотни лет. И ничего. Ты, уверен, продрыхла меньше суток, а мужики прикалываются. Нет бы, посочувствовать, подушку поправить, или перину пуховую подстелить. Совсем страх потеряли…
— Так, — в голосе Аллы зазвучали металлические нотки. — Ты чего звонишь? Поюродствовать? Или по делу?
— Мог бы польстить и сказать, чтобы услышать твой прекрасный голос. Но на самом деле, по делу, конечно, — притворно вздохнул я. — Мой рюкзак со всем необходимым возьмите и пару коробок конфет по дороге купите.
— Что, в госпитале поклонницы появились? — ехидно поинтересовалась оперативница.
— Нет, одну медсестре отдам, обещал, — честно признался я. — Вторую домой повезу родителям. Там ещё и малявка должна быть, которую моя семья удочерила. Так что, сделаете?
— Сделаем, — пообещала Алла. — Ещё что-то?
— Ничего.
— Тогда жди нас к девяти утра.
— Слушаюсь и повинуюсь, богиня, — я услышал довольный смешок, насмешливое восклицание «сам ты богиня, подхалим малолетний», и повесил трубку…
Выехали мы сразу же, как только Алла с молчаливым старшиной, появилась в моей палате, ровно в девять ноль-ноль и торжественно вручила мне две коробки «Красного Октября». Я был уже одет и готов к дороге. Одну коробку спрятал в рюкзак, с выпиской, принесенной доктором при утреннем осмотре, час назад. Вторую понес в «сестринскую». Передал коробку прямо в руки мило засмущавшейся пышке Оксане и пошел к выходу. Больше в госпитале меня ничего не держало.
У входа в больницу меня ждала знакомая белая «нива». За рулем сидел огромный водитель, габаритами и здоровенной ряхой, напоминающий знаменитого борца Карелина. Медведеобразный старшина на его фоне, казался стройным и хрупким подростком.
— Это Володя, твой новый водитель-охранник. Отличный стрелок и рукопашник, мастер спорта по классической борьбе, — представила его Алла.
«Надо же угадал, борцуха», — я только сейчас заметил поломанные уши бугая, и смело протянул ему руку:
— Привет.
Водитель секунду поколебался и осторожно пожал мою ладонь мощной мозолистой лапищей.
Три с половиной часа в дороге пролетели незаметно. Большую часть пути, я меланхолично наблюдал в окно, за проносящимися мимо деревьями и домами, крутящей хороводы вьюгой. Думал, об Ане, родителях, будущем, предвкушал встречу с Зориным и парнями из «Знамени». Очнулся от мыслей только тогда, когда увидел перед собой родной подъезд.
Сопровождать меня пошли Алла и старшина Иван. Гороподобный Володя остался в машине. Первым пошел старшина, за ним я и замыкала наше шествие оперативница. Они довели меня до квартиры и деликатно остановились на этаже.
— Без нас никуда не выходи, — попросила оперативница. — Я через минут сорок перезвоню тебе домой и продиктую номер для связи. Мы будем рядом. Или в части остановимся, или в гостинице поблизости. Обещаешь?
— Обещаю, — кивнул я. — Без вас никуда.
Алла и спецназовец отошли в сторону. Я подошел к двери родной квартиры. Изнутри слышались глухие шаги и шорох. Дома кто-то был. Достал связку, вставил ключ в замочную скважину, глубоко вздохнул и дважды повернул. Клацанье замка в тишине прозвучало как пистолетный выстрел. Легкий перестук шагов замолк. Я осторожно открыл дверь и зашел в прихожую. В коридоре стояла мама. Из-под платка выбилась русая прядка, щека перемазана в муке, передник в белых разводах. Солнечный цвет золотистым ореолом обрамлял тонкую фигурку мамы, подчеркивая резко обозначившиеся морщинки, и черные синяки под глазами. Тяжело перенесла моё исчезновение. А ведь ей ещё и сорока нет, совсем молодая. Острая боль раскаянья зазубренной пилой резанула сердце. А мама молча смотрела на меня. В ярко-синих, как летнее небо глазах таял лед недоверия, смываясь волной радостного изумления.
— Леша? — мамин голос недоверчиво дрогнул.
— Лешааа, — из-под её спины вылетела маленькая комета с огромными белыми бантами на макушке и понеслась ко мне, — А я знала! Я верила, что ты вернешься! И маме Насте всегда говорила!
— Привет, сестренка, — мои губы помимо воли расползлись в широкой улыбке. Малявка с разбегу залетела в мои раскрытые объятья, крепко обхватила ручонками шею, звонко чмокнула меня в щеку и прижалась:
— Ты почему так долго не появлялся? — прошептала она. — Мама Настя очень переживала.
— Это не от меня зависело, Машуль, — также тихо ответил я в розовое ушко. — Как только смог, сразу приехал.
Медленно подошла мама. Отстранила радостную Машу, пристально посмотрела мне в глаза. И с размаху залепила мне мощную затрещину.
— Мам, — потерянно произнес я, держась за пылающую щеку.
— Ты обо мне и отце подумал, паразит? — с горечью бросила она. — Я спать нормально не могла, на таблетках сидела. Константин Николаевич погиб, ещё и ты исчез. Думала, все, нет уже сына, и никогда не узнаю, где твоя могилка.
Мама всхлипнула. Лицо дрогнуло, уголки губ трагически опустились, голубые глазищи наполнились слезами.
— Прости, мамуль, — я покаянно опустил голову, — Но я записку написал…
— Записку он написал! — выкрикнула родительница. — Ты думаешь, что-то было понятно в этой записке?! Я ещё больше переживать стала. Тем более с Константином Николаевичем такое произошло…
Когда женщина близка к истерике, спорить с нею нельзя. Любые доводы сейчас бессильны. Эту истину я усвоил ещё в прошлой жизни. И молитвенно сложил ладони домиком:
— Прости. Я виноват перед тобой и отцом страшно. Нет мне прощения. Но иначе
