День саранчи - Никита Велиханов
Виталий засвистел сквозь зубы «Тореадор, смелее в бой» и направился обратно в столовую.
Через несколько минут пришли и Антосевич с Радзяховским. Покалякав для порядку о том о сем, Виталий задал генералу вопрос:
— Павел Леонидович, разрешите поинтересоваться одним вашим бывшим подопечным?
Генерал поднял бровь.
— А это имеет какое-то отношение к основной теме нашей беседы?
— Возможно, что имеет. Причем самое непосредственное.
Генерал переглянулся с Радзяховским. Ага, подумал Виталий, актеры из вас, ребята, тоже так себе.
— Ну и кто же вас интересует?
— Интересует меня некий гражданин Шершневич Олесь Адамович, историк и диссидент.
Генерал с полковником переглянулись еще раз.
— А что с ним такое?
— Надеюсь, что пока ничего особенного. Потому что мне очень бы хотелось с ним побеседовать. Есть у меня информация о том, что он может быть в курсе если не последних событий, то, по крайней мере, тех причин, которые к ним привели.
— Источником этой информации вы, понятное дело, делиться с нами не слишком хотите.
— Пусть это останется моей маленькой тайной. Но о результатах этой беседы я непременно вам доложу. Во всех подробностях.
— Ну что ж, — генерал Антосевич потер затылок и откинул голову назад, хрустнув шейными позвонками (остеохондроз — автоматически поставил диагноз Виталий), — пожалуй, я склонен положительно ответить на оба ваши предложения. Во-первых, мы отзовем своих людей, причем немедленно. Пусть ваши коллеги работают спокойно и делают все, что сочтут нужным. А если им удастся выйти на этого самого Колесника и обезвредить его, то нам после этого останется только развести руками и в ноги вам поклониться.
— Если я правильно вас понял, вы даете добро на любые меры, вплоть до ликвидации.
— Вы абсолютно правильно меня поняли.
— А во-вторых?
— А во-вторых, адрес Шершневича у вас есть?
— Есть.
— Ну и замечательно. Машину мы вам предоставим. Неброскую. Как предпочитаете --с водителем или без?
— Если можно — я бы и сам справился. Если, конечно, это не идет вразрез с интересами безопасности государства.
— Не идет. Аппаратура какая-нибудь вам будет нужна?
— Да нет, пожалуй. Я не хотел бы, чтобы у этого человека были потом какие-то проблемы. А нет документа — нет проблемы. Результатами беседы я, как уже сказал, искренне с вами поделюсь. Но в строго конфиденциальном порядке. На благо общего дела. А так, чем меньше шансов вызвать хоть какие-то подозрения, тем лучше. Вдруг у меня в самый критический момент микрофончик зафонит?
— Ладно, ладно. Верю. Мне тоже чертовски интересно разобраться во всей этой пакостной ситуации. И в причинах ее возникновения. И в том, на что она изначально была нацелена — даже если сейчас она вышла из-под контроля. Просто чертовски интересно.
Вот это мне нравится, подумал Виталий. Се человек.
***
Олесь Адамович Шершневич оказался массивным лысым стариком с редким седым пушком за ушами и на затылке, и с длинными висячими усами — под Тараса Бульбу. Ларькина он впустил к себе в квартиру не сразу, несколько раз переспросив, кто он такой, и что ему нужно. Потом, в прихожей, потребовал предъявить служебное удостоверение — каковое, на имя, естественно, капитана Грибова, было тут же ему и представлено в наилучшем виде. Как относиться к визиту эмиссара из российского ФСБ Шершневич, похоже, не знал. С одной стороны, пишем ФСБ, читаем КГБ. С другой — его главными противниками были теперь белорусские службы безопасности и нынешние лидеры оппозиции, причем кто из этих противников главнее, было до конца не ясно. Российская же ФСБ была структурой посторонней, и сам ее интерес к скромной персоне отставного диссидента не мог последнего не заинтриговать.
— Честно говоря, никак не ожидал, — проговорил наконец Шершневич, решив-таки дилемму принимать- не принимать положительно и жестом пригласив Виталия в комнату. — Уж кого-кого, а капитана российской госбезопасности, да еще чтобы он таковым и представился...
Они прошли в захламленную, заваленную немыслимым количеством каких-то книг и бумаг комнату, которая в Прежние времена звалась бы, наверное, гостиной, но в советское время обрела монументальное имя зала. На стене висел портрет какого-то исторического белоруса в пиджаке и рубахе с вышитым воротом. Белорус глядел сурово.
— Прошу садиться, — подвинул Виталию стул Шершневич.
Виталий сел.
— Так — чем, собственно, обязан?
Виталий с самого начала решил быть предельно откровенным. Конечно, если Шершневич общался в свое время с товарищами из советского КГБ, он должен знать и этот нехитрый прием — задушевную беседу с последующими оргвыводами. Если бы здесь была Рубцова, она измыслила бы какую-нибудь астоматическую отмычку и тихо покопалась бы в голове у старого диссидента под неспешный разговор о былых временах и о погоде. Но Рубцовой тут не было. А потому приходилось импровизировать на ходу. И самое лучшее, что смог придумать Виталий, — это открыть карты. По-настоящему. Без дураков. Тоже, между прочим, не самая худшая наживка.
— Видите ли, Олесь Адамович, на нас вышли сотрудники вашей госбезопасности...
Старик сделал протестующий жест.
— Ну не вашей, конечно, лично. Скажем, на нас вышли белорусские спецслужбы, которым потребовалась экстренная если не помощь, то, по крайней мере, квалифицированная консультация. Относительно ряда аномальных явлений, которые в последнее время удивительно часто и системно происходят южнее Припяти, в районе Белорусско-Украинской границы. А я как раз представляю маленькую такую, но весьма специфическую группу, которая в российском ФСБ именно такими явлениями и занимается. Вы догадываетесь, о чем конкретно
