Дело тел (СИ) - Белецкая Екатерина

Ну и одежда, конечно.

Одежда была — что надо.

Каждому досталось по универсальному комбезу, и комбезы эти оказались выше всяческих похвал. Во-первых, они, по словам Десятой, неплохо защищали от пуль и могли оказаться весьма полезными во время драки: у них была функция, предусматривающая режим легкой брони. Во-вторых, в таком комбезе нельзя замерзнуть или перегреться. Он будет поддерживать комфортную, или близкую к комфортной, температуру. Когда надо, согреет, когда надо, охладит. В-третьих, комбез является еще и универсальной поддержкой. В случае ранения он закроет рану, да еще и будет вводить в кровь препараты, которые снимут боль и предотвратят заражение. В-четвертых, комбез маскирует. У него есть режим «хамелеон», в котором существо, одетое в комбез, становится если не совсем невидимым, то близко к тому.

— А что такое хамелеон? — поинтересовался Шини, когда Десятая закончила рассказывать про комбезы.

— Ящерица такая, — пояснила та. — Меняет цвет в зависимости то того, на каком фоне находится. В человеческих мирах живет.

— Ясно… — протянул Шини. — А она большая, эта ящерица?

— Да нет, маленькая. А что?

— Просто подумал. Подкрадется такая, и сожрет. А ты и не увидишь, — Шини передернул плечами.

— Ну, предположим, подкрасться и сожрать можно без всякой маскировочной окраски, — справедливо заметил Первый. — Про комбезы всё понятно?

— А по желанию у них цвет можно менять? — с интересом спросила Бонни.

— Можно, — пожал плечами Первый. — Но зачем?

— Чтобы красиво было, — комбезы Бонни понравились всем, кроме цвета. Цвет был какой-то унылый, темно-серый, с переходом в болотный. — Как-то сейчас не очень красиво.

— Поменяешь на любой, — улыбнулась Десятая. — Просто прикажи.

До поры Бонни не приказывала, но сейчас комбез на ней сменил цвет на серебристый, да еще и вспыхивал на солнце всеми цветами радуги. На вопрос Фадана — зачем такой маскарад? Бонни лишь фыркнула, и резво ускакала вперед по тропинке, догонять Аквиста. Зачем, зачем… чтобы красиво было, конечно, зачем еще-то?

Фадан неспешно шел вперед, все замедляя шаг, и про себя удивлялся странному умиротворению, которое вдруг появилось в его душе. День стоял теплый, летний, в кустах пересвистывались невидимые маленькие птички, а на небе не было ни облачка. Вокруг стоял тихий летний лес, кроны деревьев образовывали полупрозрачный зеленый шатер. Идиллия и спокойствие. В такой день хорошо выбраться на пикник, посидеть на травке, полюбоваться природой… какая, к Остроухому, природа, о чем я вообще думаю? Фадан резко остановился.

Откуда у меня эти мысли?!

И где остальные?..

Команда обнаружилась метрах в пятидесяти ниже по склону. Бакли сидел под деревом, прислонясь к стволу спиной, и, кажется, собирался немного подремать, Бонни сидела на коленях рядом с кустиком, усыпанным яркими розовыми цветочками, а Шини с Аквистом разглядывали что-то в траве на полянке.

Так…

— Вы что делаете? — сердито произнес Фадан, приближаясь к ним.

— А что мы делаем? — удивился Шини. — Тебя ждем… кажется.

— А мне кажется, что нас ловят. Или уже поймали. Бакли, подъем! — рявкнул Фадан. — Бонни, оставь куст в покое! На что вы там пялились, оба?!

— Улитка ползла… ох ты ж, ацошья пакость!.. — дошло до Аквиста. — Так это что же получается?!

— Получается, что нам нельзя расслабляться, — проворчал Фадан. — Я и сам едва не попался. Иду, про птичек думаю… а потом думаю — какие птички?

— Это Триединый, — мрачно подтвердил Бакли, с трудом поднимаясь на ноги. — Усыпляет нас, зараза.

— Точнее, успокаивает, — поправил Шини. — Вот же гадина какая! Надо в город идти. Все равно, машины только там были.

— Заодно и посмотрим, что в самом городе. Сдается мне, там тоже не всё так просто, — пробормотал Фадан.

В городе было… странно. Да, именно странно, и Фадан про себя порадовался своей догадливости. Главная странность заключалась в том, что спокойствию, которое сейчас внушал разумным демиург, подействовало не на всех. На кого-то да, и еще как. На кого-то — нет.

И теми, на ком внушение не сработало, оказались преимущественно дети.

Если взрослые сидели кто где, или лениво брели куда-то по улицам, то дети, почувствовав свободу, носились тут и там, и творили, что хотели. Двое мальчишек лет по десять, не больше, гоняли по пустой улице мяч, используя вместо ворот распахнутые двери домов; компания из пяти гермо лет по восемь катила по дороге тележку, доверху набитую какой-то снедью; совсем маленькие девчушки рисовали в центре мостовой большую картину, причем рисовали прямо руками, и дорога, покрытая составом, послушно меняла под их ладошками цвет. Видимо, воздействие, которое оказывал на взрослое население Триединый, им было нипочем.

— Сходим к Вайши? — предложил Аквист.

— Давайте, — согласился Фадан. — Интересно, на него подействовало, или нет?

— Мне почему-то кажется, что нет, — Аквист задумался. — Должен быть какой-то… какой-то критерий, мне кажется.

— Критерий чего? — нахмурился Шини.

— Критерий отбора, — пояснил Аквист. — Вот смотрите. Сначала нас вроде бы проняло, да?

Все дружно кивнули.

— Но потом мы поняли, что происходит что-то неправильное. И нас тут же отпустило. И больше это чувство не возвращается. Я прав?

— Прав, — согласился Фадан. — Ты считаешь, что он сумел догадаться?

— Мне кажется, да, сумел. Для того чтобы догадаться, надо… — Аквист задумался. — Надо мыслить как-то иначе, что ли. Не могу слова подобрать.

— Восприятие, — пожал плечами Бакли. — Сеп вон подсказывает, что существуют стереотипы мышления, и что те, кто мыслит не стереотипами, внушению не поддаются. Поэтому дети так себя и ведут. У них стереотипов нет еще. По крайней мере, у тех, кому их не успели внушить.

Ни Сеп, ни Шеф, ни Ана, ни Ал с Элом пока что не показывались, и, видимо, это было правильно — не смотря на то, что город находился в дурмане, появление «мертвых» было бы всё-таки излишним.

— Ана говорит, что Вайши точно не поддался, — добавила Бонни. — Вайши внутренне тот еще ребенок.

— В смысле? — не понял Фадан.

— Есть разумные, к которым грязь и дрянь просто не пристают, — повторила Бонни слова Аны. — Они внутренне до самой смерти остаются детьми. Вот Вайши как раз из таких. Он верит в чудо, в справедливость, в невозможное. И даже когда всё очень плохо, такие не теряют надежды и настоящей веры. Поэтому Вайши для внушения Триединого неуязвим.

Как выяснилось чуть позже, Сеп и Ана оказались совершенно правы.

…Вайши команда нашла неподалеку от музея, в переулке. Он сидел на раскладном стульчике, который, видимо, принес из дома, и оживленно беседовал о чем-то с компанией подростков. Вспомнив, как Вайши лютовал в музее, и чуть не подрался с детьми, Аквист удивился, но вида не подал. Видимо, музей для Вайши был местом особенным, а тут, на улице, порядки осуществлялись совсем другие.

— …по площади попозже погоняем. А сейчас сходите к девчонкам и проследите, чтобы мелких покормили, время-то уже обеденное. Стрейки, принеси мне попить, хорошо?

— Тележку привезти? — спросил долговязый мальчик по имени Стрейки. — Или пусть средние сначала для мелких отвезут?

— Для мелких сначала, чего ты… ребят, как родители покушать придут, вы им хлеба дайте с лхусом, а потом лучше всего по комнатам разведите. Ну вечером. А как разведете, мы как раз и покатаемся, — он заговорщицки подмигнул ребятам. — Много там машинок новых?

— С десяток есть, — ответил другой подросток. — И все на лапах! Мы еще не пробовали, но, наверное, эти быстрее первых будут. Лапы длинные такие…

— А дороги что? — спросил Вайши.

— Вроде пошире стали, — неуверенно ответил подросток. — Это надо, чтобы ты поглядел.

— Погляжу, погляжу, — пообещал Вайши. — Ох ты ж! Аквист, Шини! Это вы?

Аквист улыбнулся.

— Мы, конечно, — подтвердил он. — Как дела?

— Где вы были? — с подозрение спросил Вайши.