Андрей Уланов - Никакой магии

К тому же — подойдя к двери, я осторожно, ногтями попыталась вытащить ключ — похоже, его заклинило в замке. А значит, он там уже был в момент выламывания двери. Хорошо, дверь отпадает, что у нас дальше? Стена… или, точнее, один сплошной книжный шкаф, от пола до потолка. Добрую треть его занимали пухлые стопки журналов — разумеется, не какие-то легкомысленные издания с картинками, а дистиллированно-научные ежемесячники, вроде «Вестника Королевского научного общества» или гномского «Великого Многоугольника». Остальные полки прогибались под весом более солидно выглядящих трудов: золотое тиснение, толстый переплет из отлично выделанной кожи. Медленно перемещаясь вдоль полок, я с немалым удивлением разглядела среди фолиантов «Размышления о золотом сечении» Исаниэля и еще с полдюжины эльфийских имен. В переводе, разумеется, так же как и труды гномских авторов — кроме аранийских изданий, в библиотеке имелись книги лишь на староимперском и коррезском.

В следующей стене имелось окно. Широкое, почти от угла до угла, сдвинутое под потолок, с двойной рамой, ситцевой занавеской и узким подоконником. На подоконнике выстроились в ряд четыре горшочка из красной глины, в которых, как и подобает жилищу математика, строго по ранжиру чахли домашние растения. Самым цветущим выглядел кактус на левом краю, а лировидный фикус справа засох до такой степени, что явно готовился в ближайшее время последовать за хозяином в лучший мир. Смотреть горько… но для меня сейчас важным было другое: растения, подоконник, стекла и даже шпингалеты устланы слоем пыли, явно копившейся на них далеко не первый день. Именно пылью — я не пожалела испачканного пальца, чтобы убедиться: на запах и вкус это была именно хорошо слежавшаяся пыль, а не хитроумный порошок. Нет, проникнуть через окно мог разве что бесплотный дух. Мысль, заставившая вспомнить Тома Тайлера и его странные идеи — назвать их бредовыми я уже не решалась даже мысленно.

Угол рядом с окном красноречиво свидетельствовал, что в прежние времена Морделлы были далеко не столь мирными домоседами. Под самым потолком подвешен небольшой круглый щит с потемневшим от времени гербом: серая башня на фоне багрового языка пламени. Ниже, на массивных крючьях, скрестили лезвия два меча совершенно не декоративного вида — полуторник с гардой в виде раковины и более короткий и широкий догфайтер. Кромка лезвия на полуторнике была порядком иззубрена. Еще правее расположилось обломанное рыцарское копье и жутковатого вида топор на длинном древке — гномское изобретение, заимствованное людьми, похожие топоры я не раз видела на старинных гравюрах. Завершала оружейную выставку сравнительно — с прочими режуще-колющими реликвиями покойного — новая шпага.

Пыли на убийственном железе скопилось еще больше, чем на цветах — из-за чего я предположила, что покойный математик не питал к ним особо трепетных чувств. Как и многие столичные «дворяне пятки» — то есть владеющие лишь той землей, на которой стоят в данный момент, — Морделлы перебрались в Клавдиум два века назад, после опустошивших северо-западные графства Ковровых войн. И, скорее всего, древние орудия смертоубийства обосновались на стене задолго до рождения Луиса Джоэла.

А вот камин точно появился здесь уже при профессоре — это я определила с первого взгляда, как и подобает настоящему специалисту. Вынужденному — трактат «О печах и каминах, их устройстве, кормлении, а также прочих делах, с оными связанных» отнюдь не являлся книгой, читать которую я бы взялась при наличии хоть какого-то выбора. К сожалению, в одну не очень прекрасную ночь дежурный констебль унес домой ключи от библиотеки участка, а единственной найденной в бильярдной книгой являлся как раз вышеупомянутый трактат. Благодаря ему я теперь могла уверенно констатировать, что перед нами камин так называемого «нового образца», конструкции сэра Бенджамина Томпсона, который в свою очередь усовершенствовал мастер Нарви Оу из болотных гномов. Данный конкретный камин тоже явно делал гном — только подгорные мастера умеют столь аккуратно подгонять друг к другу каменные плитки. Должно быть, работать в комнате с таким «хранителем ручного пламени» легко и приятно, а уж отдыхать после трудного дня, закутавшись в теплый плед и сонно глядя на угли… мечты, мечты! Вспомнив прошлую зиму и свои мучения с печуркой, я с трудом сдержала тоскливый вздох.

Остаток стены за камином целиком занимала темно-зеленая меловая доска. Судя по исцарапанной поверхности и доброй дюжине огрызков разноцветного мела, Морделл пользовался ею весьма регулярно. К сожалению, единственный недостертый кусок надписи в правом верхнем углу выглядел частью математической формулы, а не отчаянными предсмертными каракулями: «Миня убил качегар Хромой Джорик из прачечнай напро…»

На этом этапе мое путешествие по периметру профессорского кабинета вновь уперлось в тупик. То есть в дверь.

— Не думаю, что полковник ждет, что мы сразу же назовем ему имя, домашний адрес и любимый табак преступника, — Марилена отложила очередной, уже третий по счету рисунок и принялась закреплять на мольберте новый лист. — Наша задача: как можно тщательнее зафиксировать все обстоятельства произошедшего.

— Да, любимый табак был бы ценной зацепкой, — вздохнула я. — Не возражаете, если я закурю?

— Ничуть. Здесь хорошая вентиляция, — Марилена указала карандашом на длинные узкие щели по сторонам от каминной трубы. Я уже обращала на них внимание: теоретически сквозь щель мог бы проползти ядозуб, вроде того, что навестил сэра Артура. Но на практике обе отдушины были дополнительно защищены проволочной сеткой, также изрядно обросшей коричневыми пыльными клочьями.

— К тому же, — добавила напарница, — у вашего табака очень приятный запах.

— У ваших духов — тоже, — я решила вернуть комплимент. — «Ночная степь», верно? Только с какой-то добавкой?

— Вы эльфийка и парфюмер, — Марилена произнесла это с легким смешком, что выглядело скорее попыткой скрыть смущение, — и вам наверняка виднее, то есть нюхнее. Духи составил для меня один др… знакомый. Мне нравится их аромат, но в остальном я совершенно не разбираюсь.

— Эльфийка и бывшая ассистентка парфюмера, — рассеянно уточнила я. Мысли отчаянно пытались разбежаться по двум расходящимся дорогам, подкидывая то новую версию смерти профессора, то идеи о моей загадочной напарнице. Женщина, не знающая названия своих любимых духов — уникум, реликт, еще большая редкость, чем белый лесной дракон. А мастеров-парфюмеров, умеющих сконструировать хороший запах, в Клавдиуме можно пересчитать по пальцам… и каждый из них накрепко привязан к одному из Великих Домов. Конечно, всегда может найтись юный подмастерье или просто талантливый любитель, с двухсотой попытки получивший удачный аромат и вручивший его возлюбленной. Которая, заметим, умеет рисовать, стенографировать и работает — что само по себе не свойственно аранийской аристократке — на полковника Карда. Что еще? Ах да, двигается очень плавно, можно даже сказать, отточенно, словно танцовщица… или фехтовальщица. И окутана запахом тайны куда сильнее, чем ароматом «Ночной степи».