Одна птичка начирикала - Злата Иволга
— Сударыня боярыня, ― обратился к Ярославе Третьяк. ― Замужество с Вороном и арест Путяты за убийство Чернавы спасали ваше положение. У Ворона вы могли взять стрелу, а у Путяты кистень, и с их помощью погубить соперницу. Ваш титул и могущественный покровитель делали вас почти неуязвимой. Вы достаточно умны, чтобы придумать и осуществить задуманное.
У Тура пересохло в горле. Что он несет? И почему жрец Велеса сидит, словно посох проглотил, и не вмешивается? Только оглаживает свою проклятую бороду и кивает! Как они смеют так нападать на Ярославу? Тур рванулся вперед, но здоровенная рука одного из храмовых «молодцов» удержала его на месте. И сердце господаря Тура Светозаровича из славного рода столбовых столичных дворян наполнила ярость. Она заставила его очень метко и сильно ударить локтем промеж глаз храмового охранника, ужом проскользнуть между столами, настигнуть проклятого Третьяка и двинуть тому в челюсть.
В челюсть Тур не попал, попал в нос, но от этого было не легче.
В тот же миг из его глаз посыпались искры от ответного удара Третьяка, а вокруг началось что-то невообразимое.
Один храмовый воин кинулся разнимать его и Третьяка, вцепившихся друг в друга. Раздался женский вскрик и посыпались ругательства, судя по голосу, купца Распуты. Тур вскользь удивился столь богатому запасу брани у приличного человека. А затем послышались чей-то вопль «давно об этом мечтал!», какая-то возня и удары.
А потом все внезапно стихло, и у Тура застучали зубы. От холода. От жуткого невообразимого и неумолимого холода. Он с трудом оторвал руки от Третьяка и со стоном упал на скамью, пытаясь понять, что происходит. Люди вокруг неуклюже двигались. Тур глубоко вздохнул, рискуя обжечься ледяным воздухом, но понял, что все прошло. В отделении снова было жарко, как и полагается в летний день. О произошедшем напоминали только дохлые замороженные мухи, валяющиеся на полу.
Тур тяжело дышал и ощупывал скулу. Похоже, будет большой синяк, лишь бы глаз не закрылся.
— Прошу прощения, я всего лишь хотел остановить это побоище, ― раздался голос гостя, чужеземца Баяна, о котором все позабыли. ― Мне уже изрядно надоело здесь сидеть.
— Я не буду спрашивать, как вы это сделали, ― проговорил Распута, покусывая губы.
— Почтенные люди, а ведете себя, словно тати с большой дороги, ― зазвучал укоризненный бас жреца. ― Позор-то какой ― бросились друг на друга аки звери дикие.
Его борода была мокрой от растаявшего льда.
Два молодца держали Путяту и Ворона, злобно смотрящих друг на друга. У одного была разбита губа, у другого подбит глаз. На скамье рядом с еще одним охранником и Распутой сидел Третьяк, прижимая к носу платок. Четвертый воин божий, которого так ловко вырубил Тур в самом начале, держался за голову. Бажена стояла у стены, закрыв рот руками.
На плечо Тура легла рука.
— Зачем вы так? Мне же ничего не угрожало, ― раздался мягкий голос. ― Но все равно спасибо. Я очень тронута.
Столичный дознаватель поднял глаза и увидел Ярославу.
— Ох, юноша, юноша, ― укоризненно сказал жрец Велеса. ― И вы подумали, что я позволю обидеть мою сироту?
— Это… ― Тур посмотрел на Третьяка. ― Вы все это придумали?
Тот поморщился, шмыгнул разбитым носом и кивнул.
— Но последнее колдовство лежит на вас, ― буркнул он угрюмо. ― Почтенный Баян, или как вас там, будьте любезны дернуть веревку рядом с вами. Надеюсь, она еще цела.
Тур только открыл рот, а в дверь уже входили очередные «молодцы», только не храмовые, а самые обычные служащие отделения.
— Бажена вдова Морозова, вы арестованы за убийство Чернавы Вороновой жены. Вы имеете право подать челобитную в столичное отделение с тем, чтобы попросить смягчения приговора. А теперь проследуйте в место своего предварительного заключения.
Третьяк снова шмыгнул носом.
Тур все-таки забыл закрыть рот, провожая глазами упирающуюся Бажену. Она путалась в юбках, вырывалась и страшно ругалась.
— Что б тебя навьи твари сожрали, кошка драная, все из-за тебя! ― вопила Бажена, указывая на Ярославу. ― Ты же понимаешь, у меня не было выхода. Не будь ты таким жалким тюфяком, пришла бы мне удача. ― Это уже относилось к Ворону.
— Не могу поверить. Она все время была рядом со мной, сочувствовала и поддерживала. ― Ворон рухнул на скамью и закрыл лицо руками. ― Что я скажу отцу?
— Кто о чем, а голый о бане, ― ехидно сказал Путята, облизывая разбитую губу.
— Спокойно, ― подошедший жрец Велеса положил руку на плечо готового уже вскочить Ворона. ― Иначе уважаемый Баян рассердится.
Тур глянул на прячущуюся в бороде жреца улыбку, потом на гостя и тяжело вздохнул. Его план с треском провалился. Коварный Третьяк преуспел и обошел его. Однако жалеть о чем-то было уже поздно, да и незачем.
Тур любовался на сосредоточенное лицо Ярославы, которая осматривала его глаз, и блаженно улыбался. Леший с ними со всеми ― и с Путятой, и с Третьяком и его дурацким спектаклем. Он счастлив, и пусть они тоже радуются. Может, добрый Путята будет пореже топить людей.
И столичный дознаватель впервые за все время, проведенное в Чернограде, перестал чувствовать себя чужаком.
***
Лют увидел, как из следственного отделения стали выходить люди и потянул Томилу за рукав. Он уже успел допить свою брагу, причем совершенно законно. Томила в этот раз даже не вспомнила о канаве и крысах. Беспокоилась.
Брательница устремилась к мужу, и Лют побрел за ней. Среди собравшихся он не увидел Бажену и с удовлетворением понял, что они с Распутой были правы. И ведь это он, Лют, пролил свет на многое из этого дела. Без него подлую Бажену так и не поймали бы.
Странно, а почему они все какие-то побитые? Тур этот с наливающимся синяком под глазом стоял рука об руку с Ярославой рядом с говорившим им что-то верховным жрецом Велеса. Лют про себя горестно вздохнул. Путята поджимал явно разбитую губу и косился на Ворона, окривевшего на один глаз. Да что там говорить ― дознавателя Третьяка, похоже, кто-то очень метко двинул в нос. Вот он, держит платок у вышеупомянутой части тела и тихо беседует с богато одетым незнакомцем. Это еще кто такой?
Когда Лют посмотрел в их сторону, чужак поднял глаза, и они блеснули изумрудами и расплавленным золотом. Лют зажмурился и
