Дмитрий Колодан - Время Бармаглота

— Стой, приятель, ты рехнулся?

Джек склонил голову.

— В-возможно, — сказал он. — Я могу ошибаться. Но нам н-нужно идти…

— Ты не видишь? — полковник указал на окно. — Там птицы! Тучи птиц! Выйдешь, и они набросятся, как голодные мыши на кусок сыра. Останется от тебя один скелет. А то и скелета не останется. Поверь — я знаю, о чем говорю.

В подтверждение его слов ветер швырнул в стекло одну из птиц. Джек успел заметить вытаращенные пустые глаза и распахнутый в немом крике клюв. Полковник попятился.

— Не думаю, п-полковник, — сказал Джек. — Это другая история с другими правилами.

— Какие, к черту, правила! — задохнулся Ван Белл. — Когда они будут выклевывать твои глаза… Это Буджум, для него нет правил!

— Б-буджума стекло не остановит. Не будет с-стекла. Или вы с-собираетесь сидеть и ждать, пока все исчезнет? Как сидели и ж-ждали на острове?

Ван Белл замер. Лицо стало злым, он сжал кулаки.

— Приятель, следи за языком, — процедил полковник. — Я не посмотрю, что ты должен мне двадцатку…

Не говоря ни слова, Фиона встала из-за стола и зашагала к выходу. Так же поступила бы и Джил…

— Х-хотите — оставайтесь, — сказал Джек. — Я никого не с-собираюсь уговаривать.

— Ты не понимаешь! — взорвался Ван Белл. — Ты ни черта не понимаешь!

Дверь хлопнула.

— Я знаю, — сказал Джек.

Он бросил на стол пачку мятых банкнот и поспешил за Фионой. Полковник Ван Белл уставился в окно. Ветер усиливался, птиц становилось больше, скоро за ними не будет видно неба.

35. Проигрыши

Мощный взрыв срывает с петель железную дверь ангара. Словно огромная невидимая рука хватает ее, сминает, точно лист бумаги. Искореженный кусок металла летит через зал. Потом слышится звук взрыва — постепенно нарастающий рокот. И в конце — ярко-желтая вспышка. Здесь время течет так, как ему хочется.

Дверной проем окутывают клубы дыма. Внутри маячат изломанные тени. Хрипит искаженный мегафоном голос:

— Всем оставаться на местах! Королевская полиция!

Люди — их немного — падают на пол, прикрываются руками. Селениты ничего не замечают и продолжают работать, собирая взбитое за ночь масло. Сонные, как зимние мухи. Кто-то поворачивается к двери и начинает хныкать.

Дым развеивается. Очертания застывших в дверном проеме фигур становятся четче — два десятка человек из полицейского спецназа, ощетинившихся автоматами. Лица спецназовцев скрыты зеркальными масками. Мельтешение отражений похоже на развороченный глаз Бармаглота.

— Все кончено! — хрипит мегафон. — Выходи с поднятыми руками, иначе…

Альтернатива тонет в громком треске.

Плотник не собирается прятаться. Зачем? Ничего не изменить и не исправить. Опоздали все. Сколько бы ни было у него времени, его не хватило.

Он спускается по металлической лестнице и идет навстречу гостям. Ботинки скрипят, заглушая прочие звуки. Спецназ пятится от двери. Плотник может перерезать их, как свиней, а они не успеют понять, что происходит. Может сшить их в одно существо или нашпиговать шестеренками, как баранью ногу чесноком…

Ничего из этого он делать не собирается. Не видит смысла. Плотник высоко поднимает руки. Он не сдается, но позволяет полиции так думать. На самом деле Плотник смотрит сквозь пальцы на солнце, размышляя о том, почему он не делал этого раньше. Слишком много важных вещей открывается в последний момент.

В рядах спецназовцев начинается движение.

— Инспектор, вам нельзя! Без специальной…

— Пошел к черту!

Спецназовцы расступаются, и выходит человек в форме старшего инспектора. Не Джек. Плотник удивлен, но не подает виду.

Инспектор делает шаг навстречу, замирает на пороге, а потом решительно входит в ангар. Его волосы мигом седеют. Инспектор хватается за сердце, но находит силы сделать еще шаг. На третьем шаге он выглядит лет на пятьдесят моложе — форма падает с него. А его предупреждали, без специальной одежды входить не стоит. Горы заготовленного времени создают слишком сильный фон.

— Добрый день, инспектор. Я думал, за мной придет Джек…

Инспектор останавливается шагах в пяти от Плотника. Пытается держаться гордо, вызывающе, но Плотник знает — это напускное. Полисмен сам это знает.

— Джек не придет.

Плотник качает головой. Видимо, так и должно быть. В этой игре у Джека иная роль.

— Уильям Лизард и Патрик Линдон, — говорит инспектор.

Плотник задумывается. Но слова полицейского для него пустой звук, и он продолжает молчать.

— Их звали Уильям Лизард и Патрик Линдон..

— Допустим, — кивает Плотник.

Инспектор дергается как от пощечины.

— Я хочу, чтобы ты помнил их имена, — говорит он. — Чтобы ты думал о них…

— Зачем? — говорит Плотник. — Это ничего не изменит — ни для меня, ни для них, ни для вас. Все кончено, инспектор, все опоздали.

Плотник не врет. Инспектор помнит, что видел в голове моржа. Чудовищный, жестокий и бессмысленный план спасения мира. План, который мог сработать только здесь и который не сработал. В другой раз Лупс не знал бы, как судить Плотника — по делам или по намерениям. Но сейчас… Им оставалось не так много, и дело нужно довести до конца.

— Я знаю, — говорит инспектор. — Иначе бы я не пришел.

Он достает пистолет, наводит на Плотника. Но не находит сил спустить курок.

Плотник не двигается с места, не молит о пощаде. Улыбается, словно для него происходящее лишь шутка. Шутка, к которой он был готов и которую очень долго ждал.

И инспектор понимает, что не выстрелит. Плотник прав — это ничего не изменит. Ни для него, ни для погибших парней, ни для Плотника… В этой игре проиграли все. Даже Джек. Думали, он важная фигура, ферзь, на деле же Джек оказался пешкой.

Пистолет падает из ослабевших пальцев. Полисмен разворачивается и бредет к выходу. Плотник смотрит ему в спину. Нет ничего глупее, чем поворачиваться к Плотнику спиной. Но какое это имеет значение?

Спецназ расступается, пропуская инспектора. Он смотрит на отражение в зеркальных масках и не узнает себя. Постарел он или помолодел? Зачем он здесь? Впереди, над городом, кружит черная туча птиц. Опоздали все, ничего не исправить.

В траве начинает стрекотать цикада. Ей вторят автоматные очереди. Инспектор не оборачивается.

36. Хрустальный Дворец

Хрустальный Дворец представлял собой покосившуюся пирамиду высотой с десятиэтажный дом. Материалом для нее послужило бессчетное количество телевизоров — древние черно-белые модели в основании и широкие плазменные ближе к вершине. Телевизоры громоздились друг на друга, выпирали острыми углами и выпуклыми экранами. Все они работали — мягкое свечение укутывало Хрустальный Дворец. Звуки сливались в тяжелый гул.