Максим Михайлов - Плач серого неба

Дурные предчувствия обманывают редко. Бледные отсветы солнца недолго противились чернильной темноте, и вечер начался на пару оборотов раньше положенного. Сумерки, истрепанные свирепым весельем молний, хлынули в Вимсберг и затопили город по самые крыши.

За пеленой дождя, почти непроницаемой для сощуренных человеческих глаз, не было видно ни зги. Подумалось, каково сейчас в Рыбацком квартале, и плечи невольно дернулись от образа пенящихся сточных канав. Поднятый воротник не спасал, пора было думать о покупке зонта, но впереди как всегда маячили более серьезные проблемы. Я с завистью проводил взглядом тщедушного половинчика в цилиндре высотой с половину его тела, добротном кожаном плаще и с колоссальным парасолем в руках. Но коротышка так торопился скрыться от холодных небесных потоков, что мрачные взгляды его вовсе не волновали. Почти все окна были закрыты, редкие опоздавшие торопливо хлопали ставнями. Глубокие лужи лениво растекались вширь по мостовой, встречались в рытвинах и объединялись против одушевленных. В такую погоду привольно было, наверное, только магам Воды, а прочим стоило подумать об извозчике. Но, как назло, на коротком пятачке, который я мог с трудом разглядеть, не виделось ни одного экипажа, и мне приходилось продираться все дальше и дальше, отплевывая воду, которая рекой текла с полей шляпы и то и дело брызгала на ресницы. Через несколько сегментов голова уже шла кругом от постоянного мельтешения капель, и один раз мне даже показалось, что я вижу перед собой доктора Ольта с раскрытым саквояжем, но при ближайшем рассмотрении половинчик оказался всего лишь бесхозным зонтом, который, наверное, принесло ветром.

А когда на горизонте замаячило темное пятно, похожее формой на повозку (и, к счастью, ей и оказавшееся), подле нее вдруг четко привиделся давешний бродяга-альв, который прыгал, размахивал руками и… ухмылялся, словно идиот. Это показалось совсем уж дурным знаком, и я ускорил шаг. Уже под крышей, когда сквозь шум дождя удалось доораться до глуховатого извозчика и сообщить адрес, я подумал, что гулять под таким дождем небезопасно. Ну скажите на милость, когда даже собственные ноги видишь с трудом, как можно было из такого далека разглядеть ту дурацкую ухмылку?!

В тот миг я внезапно испытал еще одно потрясение, которое грубо оттолкнуло странное видение на второй план. И чуть было не заорал «тормози!», но вовремя прикусил язык. Сначала — разговор с Гейнцелем. Но как я вообще мог забыть?! Все-таки, ученые всего возрожденного мира могут больше не сомневаться — память человека действительно живет под сводами его черепа. Чем иначе, скажите на милость, чем еще можно объяснить таинственное исчезновение бродяги из моей хорошо побитой за последние сутки головы? Просто немыслимо. Но факт. И ведь он же открытым текстом заявлял, что видел и похитителей, и похищенного. И что это был карлик знатного рода. И перстень, перстень! Молот и щит. Знатный род. Царская семья, Брокк! А ты… Стоп. Толку от самоуничижения не было никакого, и глупо было выставляться кретином перед самим же собой. Но я твердо понял, куда надлежало отправиться после визита в Ратушу.

Пол-оборота мы неторопливо мешали дорожную грязь и наконец прибыли на площадь Надежд, которую жители Морской столицы, измученные горькой иронией, давно именовали просто Центральной. Расплатившись, я пропрыгал несколько метров по лужам и наконец-то взялся за дверной молоток.

— Чего надобно? — квадратное окошечко целиком заполнила равнодушная клякса привратничьего лица. На лице этом, чуждом какой бы то ни было приветливости, как на гранитной плите, были высечены непреложное осознание собственной правоты, готовность до скончания века следовать Кодексу Привратника (кто знает, может, такой и впрямь существовал) и, конечно, крепчайшая решимость насмерть стоять за вверенную территорию.

— Посетитель. К господину Гейнцелю Ройму.

— Пущать не велено.

— Уверен, господин Ройм меня ждет. Сегодня я посылал ему…

— Ничего не знаю. Вы куда смотрите? Вот, глядите, синим по белому написано: «неприемный день». Все заняты. Делами, между прочим.

— И я, поверьте, не просто так. Если вы потрудитесь сообщить…

— Я сейчас кому надо сообщу! Чего орете-то? Предъявите-ка лучше документик.

Слегка опешив, я протянул обнаглевшему служке удостоверение.

— Ишь ты… с печатями, — проникся он уважением, но непререкаемость и не думала исчезать. — Так чего надобно-то?

— У меня дело. К господину Гейнцелю Ройму. Личное. — зубы попробовали сжаться, но я им не позволил. Если дать слабину сейчас, поражение станет неминуемым.

— Как доложить? — он произнес это, одновременно возвращая мне именное удостоверение. Я все же скрипнул зубами.

— Уилбурр Брокк. Частный детектив. По личному делу.

— Минуточку. Эй, Араксин! Да слышь ты, дылда? Ну-ка, сбегай к его превосходительству, господину Ройму, передай, что его тут какой-то Брокк спрашивает. Ждите, — адресовав последнюю фразу чему-то незримому поверх моей головы, привратник закрыл окошко и затих.

Я же снял промокшую насквозь шляпу и, принялся ждать, привалившись к дверному косяку. А что мне оставалось?

Мысли в голове кружились самые паскудные — о бродяге, который уцепился за мой подол пару дней назад. Как я мог о нем забыть? О единственном свидетеле еще не начавшегося, а уже столь запутанного дела? Может, специально? Как будто сама душа постаралась разорвать все нити, связавшие меня с городом, закрыть на него глаза. А что, вполне возможно. Будь на то моя воля, я бы и сейчас… А что «сейчас»? Сейчас-то воля, как раз, моя. Никто с ножом у горла не заставлял наниматься к Хидейку. Подумаешь, отстегнул бы Варге еще серебрушку. У бабки пустых комнат много, а делом бы занимались полицейские обоих департаментов, как им, собственно, и положено. Спорить готов, через пару дней они сами и найдут треклятого принца. Так зачем же я взялся за это? Что хотел доказать и кому? Мысль обескуражено споткнулась и встала. Кто ж его теперь знает. Зато не подлежало сомнению, что в дерьмо я успел вляпаться по самую макушку — попал на прицел к МагПолу.

На сей раз повезло: всего лишь три-четыре сегмента мрачных размышлений спустя дверь отворилась.

— Велено пропустить, — преисполненный важности привратник рукой в белой перчатке указал на полутемный коридор за его спиной. — Провожатый требуется?

— Нет, благодарю, не впервой, — я решительно направился к лестнице. Молодой эггр в лакейской ливрее, сидевшей на нем так, как сидело бы на мне платьице десятилетней девочки-половинчика, все-таки проводил меня — ленивым и сонным взглядом.