Стивен Джонс - Мистика

Я абсолютно уверен, что именно Парскет запутал шнур, идущий к звонку дворецкого, чтобы потом у него появился убедительный повод ускользнуть. К тому же это дало ему возможность унести одну из коридорных ламп. А затем ему нужно было всего лишь разбить вторую лампу, и коридор погрузился во мрак. И тогда Парскет напал на Бьюмонта.

Опять же именно Парскет запер дверь спальни и забрал ключ (он лежал у него в кармане). Поэтому капитан не смог вынести лампу и прийти на помощь. Однако капитан Хисгинс выбил дверь тяжелым бордюром каминной решетки, и этот грохот в темноте коридора вызвал такое смятение и страх.

Что мне менее всего понятно — так это гигантское копыто над головой мисс Хисгинс, запечатленное на фотографии, сделанной в погребе. Парскет мог подделать снимок. Меня ведь в комнате не было, а подобная фальсификация не проблема для человека, понимающего толк в деле. Но понимаете, фотография похожа на настоящую. Тем не менее вероятность того, что она подлинная, такая же, как и того, что она поддельная. Изображение слишком расплывчато, поэтому никакой анализ не поможет вынести категорического решения. Так что я не дам вам однозначного ответа. Но фотография, конечно, страшная.

А теперь о последнем ужасающем эпизоде. С тех пор не произошло ничего сверхъестественного, поэтому я в высшей степени неуверен в своих заключениях. Если бы мы не слышали тех последних звуков и если бы Парскет не испугался смертельно, всю историю можно было бы объяснить в том же ключе, в каком я уже истолковал предыдущие проявления. И честно говоря, практически все из случившегося объяснимо, кроме этих последних звуков и паники Парскета.

Его смерть… Нет, она ничего не доказывает. Расследование представило довольно расплывчатую причину его смерти — нечто вроде сердечного спазма. Звучит вполне правдоподобно, однако оставляет нас в неведении. Отчего же он умер? Оттого, что встал между девушкой и какой-то невероятной чудовищной силой?

Выражение лица Парскета и его возглас при звуках огромных лошадиных копыт, приближающихся из дальнего конца коридора, по-видимому, доказывают, что он внезапно убедился в существовании чего-то, о чем раньше, вероятно, только подозревал. А его страх и предчувствие надвигающейся смертельной опасности были, наверное, неизмеримо сильнее, чем мои. И потом он совершил этот благородный, возвышенный поступок!

— А причина? — спросил я. — Что было причиной?

Карнаки покачал головой.

— Кто знает, — ответил он с особенным неподдельным благоговением в голосе. — Если это было тем, чем казалось, можно предложить объяснение, которое не будет противоречить мотивам, но все равно может оказаться неверным. Хотя и понадобится длинная лекция на тему «Мыслительная индукция», чтобы заставить вас оценить мои доводы, я скажу о своих выводах: тяжелые мысли и отчаяние Парскета произвели на свет «индуцированное привидение», как я мог бы это назвать, нечто вроде индуцированной симуляции его внутренней идеи. В общем, трудно объяснить это в двух словах.

— А как же старая легенда? — удивился я. — Может, в ней все-таки что-то есть?

— Может, и есть, — ответил Карнаки. — Только, думаю, она не имеет ничего общего с нашим делом. Правда, я еще не сформулировал для себя четкое объяснение, но впоследствии, возможно, расскажу вам, почему так считаю.

— А свадьба? А погреб? Там нашли что-нибудь? — поинтересовался Тейлор.

— Брак заключили на следующий день, несмотря на трагедию, — продолжил Карнаки. — И это было самое мудрое решение, учитывая те обстоятельства, которые я не могу объяснить. Да, я все перевернул в погребе, поскольку у меня было чувство, что я смогу там что-то найти. Но безрезультатно. Знаете, дело это необычное и страшное. Я никогда не забуду выражение лица Парскета. И отвратительные звуки гигантских копыт, топочущие в тишине дома.

Карнаки встал.

— А теперь уходите! — дружелюбным тоном произнес он знакомую фразу.

И мы незамедлительно вышли в тишину набережной и отправились по домам.

Ким Ньюман

Семь Звезд

Эпизод второй

МАГ И ЛЮБИМЕЦ ПУБЛИКИ

Бывший офицер разведки усатый Эдвин Уинтроп и Катриона Кей, дочь приходского священника из Западной Англии, занимающаяся исследованиями в области паранормальных явлений, — партнеры. Хотя и не под началом клуба «Диоген», они время от времени помогают наставнику Эдвина Чарльзу Борегарду, который, после долгих лет службы, возглавляет теперь Тайный Совет, высший эшелон разведки.

Эдвин и Катриона впервые появившись в 1981 году в пьесе Кима Ньюмана «Мое маленькое убийство никому не принесет вреда» (My One Little Murder Can't Do Any Harm), детективной истории, происходящей в двадцатых годах XX века в загородном доме. Кстати сказать, автор списывал Уинтропа с себя, а Катриону — с Катрионы О'Каллаган. Ньюман снова вернулся к ним, как и к остальным персонажам пьесы, в романе «Яго» (Jago, 1991), а Эдвин является главным действующим лицом в его романе «Кровавый Красный Барон» (The Bloody Red Baron, 1995). Он также удостаивается крохотного упоминания в «Демоне загрузки» (Demon Download) Джека Йовила[41] и появляется в повести «Большая рыба» (The Big Fish, 1993), опубликованной в британском журнале фантастики «Interzone».

Знаменитый артист театра и кино Джон Бэрримор (1882–1942) был братом Этель и Лайонела Бэрримор.

Романтический любимец публики, прославленный Великий Профиль, он безрассудно растратил свой талант, и его карьера в конечном счете пошла ко дну из-за алкоголизма, когда он превратился в жалкое подобие самого себя. На пике славы он сыграл прославленного детектива в картине «Шерлок Холмс» (1922), поставленной Альбертом Паркером для «Голдуин пикчерс». Хотя фильм и снимался в Голливуде, большие натурные съемки проводились в Лондоне. Рональд Яш сыграл доктора Ватсона, а австрийский актер Густав фон Зейффертиц — похожего на Калигари[42] профессора Мориарти, чьим именем фильм и назывался в английском прокате.

Февральский холод заставил Катриону Кей пожалеть, что в этом сезоне в моду вошли наряды выше колена. Ее коротко подстриженные волосы, упрятанные под шляпку-«колокол», оставляли тонкую шею открытой, заставляя плотнее кутаться в меховой воротник.

Родившейся вместе с веком и достигшей теперь двадцатидвухлетия, ей порой казалось, что обязанность следовать моде — это проклятие. Ее отец, священник из Уэст-Кантри, всегда ворчал на нее из-за ее скандальной манеры одеваться, не говоря уже о какофонических американских предпочтениях в музыке. Эдвин же никогда не осуждал Катриону за пристрастие к моде, замечая, что она — полезный барометр: когда она на подъеме, то же происходит и с миром; когда у нее спад — жди беды.