Анна Орлова - Любовь до гроба

Но, как гласит расхожая мудрость, за все приятное рано или поздно приходится расплачиваться. Притом плата была совершенно несоразмерна удовольствию от визитов господина Шорова…

– Здравствуйте! – откликнулась София и заставила себя доброжелательно улыбнуться, несмотря на явную неприязнь госпожи Шоровой.

Откровенно говоря, Софии больше всего хотелось встряхнуть ослепшую от ревности соседку, заставить ее осмысленно взглянуть на происходящее и ужаснуться содеянному. Здравый смысл удержал молодую женщину от бесполезных попыток воззвать к разуму оскорбленной супруги, поскольку любые доводы та приняла бы в штыки, сочтя их всего лишь неловкими оправданиями.

А ведь самый надежный способ подтолкнуть мужа к неверности – это искать приметы адюльтера и неприкрыто подозревать.

– Мы пришли, чтобы поговорить об убийстве! Это точно! – с военной прямотой заявил господин Шоров, энергично взмахнув тростью. При этом он сломал несколько бутонов нарциссов, и София с трудом скрыла недовольство.

– Прошу прощения, я не ждала гостей, потому не готова к визиту, – пояснила госпожа Чернова, сочтя, что безопаснее будет увести разговор в сторону от скользкой темы. Беседовать с этой парой о случившемся в библиотеке и всех последующих событиях она находила невозможным и нелепым.

– Это вы должны нас извинить за внезапное вторжение, – тут же отмел ее оправдания майор, отирая лицо платком. – Мы по-соседски бесцеремонно пришли без предупреждения.

– Что вы, я всегда рада вас видеть, – вынужденно возразила молодая женщина, силясь привести в порядок растрепанные темно-каштановые волосы. – Пойдемте в дом?

– Не беспокойтесь, мы ненадолго, это точно! – Господин Шоров лучился благожелательностью, и это несказанно злило его супругу, которая, похоже, с неимоверным трудом глотала колкие слова, и эта вынужденная сдержанность еще больше выводила ее из себя.

– Позвольте, я прикажу подать горячего вина? – Долг хозяйки превыше всего, поэтому София пыталась всячески приветить гостей.

Господин Шоров отказался, сославшись на нежелание обременять ее и необыкновенно теплый денек (он обливался потом в любую погоду). Его супруга молчала, прикусив губу и наблюдая за мужем, словно коршун за цыплятами.

– Госпожа Чернова, я очень, очень огорчен, что моя дорогая супруга оказалась свидетельницей против вас, – неуклюже и весьма пафосно заговорил сосед. – Но истина должна восторжествовать в любом случае! Это точно!

С языка Софии рвались хлесткие слова о том, что для торжества истины его супруге придется сознаться в обмане, однако она была слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать бессмысленную склоку.

– Боюсь, я вас не понимаю, – ответила она холодно, отвернулась и принялась нервно поправлять плеть розы.

Несколько минут господин Шоров молчал, видимо, мучительно подбирая слова, и наконец выпалил:

– Я хочу сказать, что вам лучше признаться, куда именно вы ходили в ту ночь. Я не верю, что вы как-то причастны к убийству, но, чтобы откинуть подозрения, вам следует сказать правду, это точно!

«Господин Рельский был совершенно прав – лучше придумать пусть и скандальную, но правдоподобную причину отлучки, чем безнадежно убеждать соседей, что я вовсе не покидала собственной постели!» – с досадой подумала госпожа Чернова.

Воистину, столь скучное объяснение все равно не пришлось бы по вкусу окрестным кумушкам. Куда интереснее выдумать нечто компрометирующее и смаковать каждое лживое слово.

Мировой судья, похоже, весьма трезво оценивал общество и бытующие в нем нравы. Теперь молодая женщина уже начала сожалеть, что не воспользовалась его благородным предложением. Но следовало что-то ответить «заботливому» соседу.

– Мне не в чем признаваться! – отрезала молодая женщина, прямо взглянув на господина Шорова.

Госпожа Шорова фыркнула и пробормотала что-то уничижительное, замолчав лишь от тычка супруга.

Участие и недоверие, написанные на его лице, задели Софию. Если уж один из тех, с кем у нее были вполне дружеские и доверительные отношения, нынче ей не верил, то что говорить об остальных? Унижение госпожи Черновой, всегда безукоризненно соблюдающей нормы приличия и соответственно бывшей немым укором чужим грехам и проступкам, всегда угодно слабому человеческому сердцу. Ведь куда легче сбросить с пьедестала намозоливший глаза идеал, принизить его до своего уровня, нежели самому стремиться стать лучше и добропорядочнее!

«Она ничуть не лучше других!» – втихомолку ликовали окрестные жители, которые нередко обращались к Софии по весьма щекотливым вопросам, связанным с неблаговидными поступками, а теперь строили постные мины и упоенно перешептывались.

– Но факты… – Майор смущенно запнулся и, чтобы спрятать стеснение, сделал вид, будто чрезвычайно занят складыванием своего клетчатого платка.

Госпожа Чернова заставила себя говорить спокойно, хотя внутренне кипела от возмущения:

– Господин Шоров, я понимаю ваши сомнения, однако не хочу брать на себя то, чего не совершала. Верите вы в это или нет, я по-прежнему настаиваю, что в ту ночь преспокойно спала в собственной постели, разумеется, в полном одиночестве!

Сосед залился краской, хотя казалось невозможным, что его задубевшее за годы в пустыне лицо может стать еще багровее, и принялся смущенно бормотать какие-то извинения, а потом спешно прощаться.

Госпожа Шорова так и не произнесла ни слова, даже не кивнула на прощание, конвоируя мужа домой.

София с тоской посмотрела им вслед. Ее гнев схлынул, оставив после себя какую-то тягостную усталость, почти обреченность. Мысли вяло текли в голове, всякое удовольствие от прекрасного дня и возни в саду было безвозвратно испорчено.

Глава 12

Этим утром господин Рельский пребывал в прескверном настроении. Ему приснился до крайности неприятный сон, и теперь судья удрученно размышлял, не был ли он вещим. К тому же назойливая головная боль не отступала ни на минуту.

У каждого бывают дни, когда все валится из рук, и похоже, теперь наступил черед мирового судьи…

Едва сдерживаясь, чтобы не втянуть голову в плечи, дворецкий негодующе сообщил господину о весьма досадном ночном событии. Выслушав его, судья велел немедленно устранить все следы, а слугам помалкивать, после чего скупо поблагодарил и отпустил дворецкого нетерпеливым жестом.

Тот почтительно поклонился и на цыпочках покинул кабинет, крайне осторожно притворил за собой дверь, опасаясь хлопком вызвать неудовольствие хозяина. Затем он собрал слуг и должным образом проинструктировал.