Екатерина Коути - Страшный дар

Сначала женщины встретились за чаем, причем говорила в основном белокурая пышка миссис Холилокс – о Сезоне, о конных прогулках в Гайд-парке, о том, как трудно найти горничную, которая не носит серьги и не прячет кавалеров в кладовой. Соседка молчала, а миссис Холилокс сияла от радости, не забывая налегать на тарталетки. До чего же приятно, когда с тобой соглашаются, да еще и так последовательно! Новая подруга пришлась ей по душе, и уже в следующую субботу молодожены пригласили Ронана с матерью прокатиться в Брайтон. Для купания холодновато, но ведь можно просто побродить по пляжу и, самое главное, осмотреть Королевский павильон – любимое детище Георга IV, восточный оазис на английском побережье.

Ронан вцепился в приглашение. Еще бы, такая возможность увидеть море! А также нарушить отцовский запрет, возможно, даже безнаказанно.

В субботу утром все четверо заняли места в глянцевом, только что из мастерской, экипаже Холилоксов – мужчины сели спиной к лошадям, дамы удобно расположились на плюшевом сиденье. Карета тронулась с места и остановилась уже в Брайтоне, возле Королевского павильона.

Через полчаса мать Ронана сошла с ума.

Пока они осматривали Королевский павильон, она успела уйти. Он отвернулся буквально на минуту – а ее уже не было рядом. Ронан метался по улицам и выкликал ее имя, останавливал прохожих и наконец услышал, как с пляжа доносится улюлюканье. Он заметил толпу и побежал со всех ног, чувствуя, каким вязким вдруг стал песок и плотным воздух, как трудно двигаться вперед, когда перед глазами стоит видение – ее тело, вымытое волнами на берег. Но мать была жива, и это самое важное. Ничего, что она повредилась в уме и срывала с себя одежду под гогот зевак. Ничего, что кричала, но не словами, а как испуганное животное. Лишь бы только жила. Все равно какая.

В Лондон они с матерью возвращались в наемной карете, которую снял для них мистер Холилокс, «дабы стесненное пространство и присутствие посторонних лиц не повредило больной». Проще говоря, чтобы она не погрызла обивку в их новеньком экипаже. И не укусила, а то истерички на всякое способны.

Опасения были напрасны. Всю дорогу мать просидела спокойно, только на вопросы не отвечала и расстегивала на себе платье, так что Ронан под конец махнул рукой – пусть будет, как она хочет. Сам он тоже едва не сошел с ума от жалости к матери и жгучей, выворачивающей нутро ненависти к себе. Как он мог ослушаться отца? Почему не поверил его словам? И что же, черт побери, теперь делать?

Два дня спустя, когда из поездки вернулся отец, Ронан встал на колени и попросил сделать с ним все что угодно, только вылечить мать. Должен же быть способ сдвинуть ее матку обратно, или что там с ней произошло. За свое ослушание он ожидал самую чудовищную из всех кар, но отец лишь покачал головой и сказал, что Господь посылает им знак. Вина сына невелика, тут все дело в дурной наследственности. Как он ни боролся с греховной природой жены, ее порочность взяла верх и отрезала ей путь к спасению. Остается лишь изолировать ее от общества. Разумеется, он не отдаст ее в Хануэлл, куда свозят полоумных бедняков, но устроит в заведение посолиднее, где ее окружат заботой и разумной строгостью. Так будет лучше для всех. И в первую очередь для сына. Если он рассчитывает когда-нибудь оказаться в раю, то должен держаться подальше от матери. Явив свое истинное лицо, она попытается и сына втянуть в безумие. К счастью, он уже договорился, чтобы Роберта взяли юнгой на торговое судно, которое отчаливает в Китай послезавтра. Перчатки не помешают драить палубу и тянуть канаты.

– И что же ты сделал? – не выдержала Агнесс, когда Ронан начал разбирать сухие ветки, скрывавшие вход в пещеру.

– Черта с два я б ее бросил! Сказал «да, сэр», а потом прихватил нож, огниво и карту северных графств, выгреб все деньги, какие были, накинул на нее плащ и повел на прогулку. Пусть, мол, подышит свежим воздухом, прежде чем ее на цепь посадят. Только с прогулки мы не вернулись. А когда нас хватились, уже поздно было.

4

Расчистив дорогу, Ронан шагнул в пещеру, и Агнесс последовала за ним. Она ожидала встретить могильную сырость или того хуже – вихрь летучих мышей навстречу, но пещера оказалась хоть и холодной, но сухой и даже как будто обжитой. В центре теплился очаг, над ним болтался котелок. Когда глаза привыкли к полумраку, Агнесс разглядела грубо сколоченный стол с табуретками и ворохи овечьих шкур вдоль неровных стен. Раздался шорох. Обернувшись, Агнесс увидела ту сумасшедшую с постоялого двора. Она сидела на подобии ложа, застланном овчиной, вцепившись скрюченными пальцами в завитки шерсти. Распущенные волосы почти полностью скрывали ее тело, и в первый миг Агнесс приняла ее за животное с темной лоснящейся шкурой.

– Добрый день, мэм.

– Ее зовут Мэри, – познакомил их Ронан. – Матушка, это Нест. Она нам друг.

Женщина зашевелилась, и на ее волосах заиграли красноватые отблески от тлеющих углей. Она приоткрыла рот. Снова эти звуки! Как будто лай, но приглушенный, завершающийся всхлипом.

Ронан положил руку на плечо гостьи.

– Значит, она тебе рада. Не бойся.

Выудив из корзины шкатулку, Агнесс шагнула вперед и вытянула руку так далеко, как только могла.

– Я принесла вам подарок. Это шкатулка для…

«Носовых платков», – чуть не сказала девушка, но вовремя вспомнила, что сумасшедшие не пользуются благами цивилизации.

– …для всего, что вы захотите в нее положить.

– Она не понимает слова, зато распознает интонацию. Как животные, – печально добавил Ронан. – Говори с ней ласково, и все будет в порядке. Хотя ты, наверное, по-другому и не умеешь.

Сумасшедшая потянулась к ней, и тоже опасливо, готовясь в любой момент отпрянуть. Слышно было, как она втягивает воздух, словно определяя по запаху, враг перед ней или нет. Агнесс зажмурилась, чувствуя, что ее переполняет страх, плотный и липкий, как поднявшееся тесто, которое, как ни накрывай крышкой, все равно выползает из миски.

Животные чуют страх. И кидаются на тех, кто их боится. По крайней мере, так ей говорили про бродячих собак, а поведение Мэри едва ли было более осмысленным. Мелькнула мысль, что в клинике ей, наверное, было бы лучше…

Одним прыжком сумасшедшая поравнялась с ней, вцепилась ей в плечи и, прежде чем Агнесс успела закричать, потерлась щекой о ее щеку. И еще раз. А когда отступила, в ее глазах лучилась доброта. Агнесс невольно улыбнулась. Наверное, это приветствие. Просиял и Ронан, и только Мэри, как ни напрягала губы, не смогла изобразить улыбку.