Джек Вэнс - Звездный король

– Я прямо из постели.

Деттерас уставился на посетителя с таким изумлением, что Кирту стало неловко, но Деттерас уже искренне смеялся, заметив его неловкость.

– Отлично! Именно в такие моменты я поднимаю флаг гостеприимства. Розовую, лимонную или белую?

– Белую, пожалуйста.

Деттерас налил из высокого узкого графина и первым поднял рюмку.

– За початок! – провозгласил он и со смаком выпил. – Первая рюмка за день, что посещение материнского дома. – Он налил себе вторую, повернулся к Герсену, приняв ленивую, оценивающую позу.

«Кто же из них? Уорвин, Келле или Деттерас?» – спросил себя Герсен. Раньше он склонялся в пользу Уорвина, теперь же его снова охватили сомнения Деттерас, несомненно, имел силу. Он источал грубую, необузданную, почти осязаемую энергию.

Деттерас, по-видимому, не спешил взять быка за рога, хотя, наверное, уже был хорошо осведомлен обо всем. Скорее всего, с ним уже связывались и Келле, и Уорвин.

– Головоломка, которую никогда нельзя решить до конца, – довольно напыщенно сказал Деттерас, – почему и как люди отличаются друг от друга.

«Ну, раз уж он не спешит, – подумал Герсен, – то мне и подавно нечего спешить».

Немного помолчав, Герсен сказал:

– Вы, несомненно, правы, хотя я и не уловил непосредственной связи со мной.

Деттерас рассмеялся тяжеловесным, громовым голосом.

– Именно так и должно было быть. Я бы удивился, если бы вы признались в обратном. – Он поднял руку, как бы предвосхищая ответ Герсена. – Самонадеянность с моей стороны? Нет. Выслушайте меня. Вы человек трезвый, прагматичный. Вы взвалили на себя тяжелое бремя тайн и темных намерений.

Герсен подозрительно потягивал рисовую. Словесная пиротехника могла иметь целью притупить его осторожность. Он сосредоточил все свое внимание, обоняние и вкус на рисовой, пытаясь уловить какой-нибудь чуждый компонент. Деттерас наливал в обе рюмки из одного и того же графина: он предложил Герсену выбрать любой из трех сортов, он расставлял рюмки без какого-либо очевидного расчета. Тем не менее существовал огромный диапазон хитростей, против которых обычная бдительность была бессильна.

В выпивке, похоже, не было ничего постороннего, убеждали Герсена его вкус и обоняние, прошедшие тренировку на Саркое. Тогда он сфокусировал свое внимание на Деттерасе и его последнем замечании.

– У вас преувеличенное мнение обо мне. Деттерас ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.

– Но, тем не менее, по сути дела, точное.

– Возможно.

Деттерас самодовольно кивнул, как будто Герсен выражением лица подтвердил его предположение.

– Это искусство или привычка к наблюдательности, выработанные долгими годами тренировки. Я прежде специализировался на символистике, пока не решил, что достаточно общипал это пастбище своими длинными зубами в пределах, которые могла позволить моя привязь. Поэтому я теперь здесь, в Галактической Морфологии. Менее запутанная отрасль, скорее описательная, чем аналитическая, скорее предметная, чем связанная с человековедением. И все же я, от случая к случаю, нахожу возможности приложения моего прежнего ремесла.

Вот, допустим, разберем ваш частный случай. Вы, совершенно незнакомый человек, вошли в мой кабинет. Я оцениваю ваши явно символические проявления: цвет волос, черты лица, цвет кожи, форму, состояние, одежду. Ваш общий стиль, так сказать. Вы можете заметить, что это общепринятая практика. Я отвечу – да, это так. Все едят, но искусный дегустатор – это редкость. Я считываю эти символы с величайшей точностью, и они дают мне сведения о вашей личности. С другой стороны, я отрицаю подобные же знания обо мне у вас. Почему? Я выражен в случайных и противоречивых символах. На мне постоянная маскировка, а из-за ее прикрытия за вами наблюдает настоящий Рандл Деттерас, такой же спокойный и хладнокровный, как какой-нибудь импресарио на сотом представлении блестящей фестивальной постановки. Герсен улыбнулся.

– Во-первых, мое естество может быть таким же пестрым, как и ваши символы, и я мог бы умышленно скрывать их по тем же причинам, что и вы, – какими бы они ни были. Во-вторых, то, каким вы представляете себя, если этому можно верить, освещает вас так же ясно, как набор ваших естественных символов. В-третьих, зачем так беспокоиться обо мне?

Деттераса это, кажется, развеселило.

– Ага! Вы хотите поймать меня на том, что я обманщик и шарлатан! И все же я не могу отказаться от убеждения, что ваши символы говорят мне о вас больше, чем мои обо мне.

Герсен откинулся в своем кресле.

– Но практическая польза от этого невелика.

– Не делайте поспешных выводов, – воскликнул Деттерас. – Предположим, ваши символы только положительные. Рассмотрим на мгновение, что в этом плохого? Многих людей раздражает загадочность манер их коллег. Вы возражаете, утверждая, что символы не сообщают ничего существенного, вы отделываетесь от них. Тогда как другие, напротив, обеспокоены тем, что не могут совладать с быстрым ростом информации из символики, – тут Герсен попытался возразить, но Деттерас жестом попросил его не прерывать. – Рассмотрим тинкеров с Мицара VI. Вы слышали о них? Это религиозная секта.

– Вы уже упоминали их несколько минут назад.

– Как сказал я, – продолжал Деттерас, – это религиозная группа: аскетическая, суровая, чрезвычайно благочестивая. Мужчины и женщины одеваются абсолютно одинаково, бреют головы, пользуются языком из 820 слов – и все это для того, чтобы обезопасить себя от затруднений, связанных с раздумьями о побуждениях друг друга. Правда, и только правда! В этом основная цель обычаев тинкеров. И совсем неподалеку от Мицара VI находится Сирена, где по тем же самым причинам мужчины носят в высшей степени условные маски от рождения до смерти. Их лица являются самой дорогой для них тайной. – Деттерас указал на графин. Герсен кивнул и пододвинул рюмку.

– Здесь, на Альфаноре, обычаи более усложненные, – продолжил ученый. – Мы смеемся для того, чтобы обидеть кого-либо или защититься самим (хотя нельзя отрицать и чистосердечного смеха), и насмешка эта дополняется тысячью двусмысленных символов. Жизнь – штука необыкновенно усложненная: искусственная напряженность, нерешительность и подозрительность подчас становятся нормой.

– И в ходе этого, – заметил Герсен, – развивается обостренная чувствительность, недоступная ни танкерам, ни серинитам.

Деттерас сделал предупредительный жест рукой.

– Опять не спешите. Я хорошо знаком с каждым из этих народов, бесчувственность – не то слово, которое можно применить по отношению к ним. Сериниты обнаружат тончайший нюанс беспокойства, когда мужчина маскирует себя сверх самой обычной нормы. И у тинкеров – о них я знаю меньше – уверен: индивидуальная дифференциация такая же глубокая и разнообразная, как и у вас, если даже не больше. Я процитирую аналогичную эстетическую догму: чем суровей дисциплина в искусстве, тем более субъективен критерий вкуса. Или вот вам пример из другой области, еще более поучительный. Возьмем Звездных Королей негуманоидов, дух которых приводит индивидуума к качествам буквально сверхчеловека. И снова об Альфаноре – следует помнить, что местные жители обрушивают друг на друга громадное количество как в высшей степени достоверной информации, так и не меньшее количество неопределенностей.