Титулярный советник - Валерий Пылаев
Спроси кто — я едва ли смог бы придумать подходящее слово для того, что происходило с нами с самого отъезда из Петербурга — и почти без перерыва. Сначала чуть ли не двое суток в поезде до Пятигорска. Вагоны, набитые тогда еще полными сил и шумными юнкерами. Не только из Владимирского, но и из других училищ — включая пару московских.
Обычно масштабные полевые учения проходили или чуть южнее Твери, или под Лугой — но в этом году высшие чины зачем-то решили загнать целую армию аж в Прикавказье.
И я, кажется, догадывался — почему.
То ли в соседнем вагоне, то ли через один я даже видел парней с погонами Пажеского Корпуса, которых почти никогда не гоняли “в поле” — а многие и вовсе сразу шли в Академию и попадали в полки уже штаб-офицерами. Как и полагается отпрыскам княжеских и графских фамилий — а другие в Корпус почти и не попадали.
Но на этот раз солдатская доля не обошла даже “золотых мальчиков”. Поезд, толчея на вокзале, суета у грузовиков, километров десять по асфальту — а потом еще два или три чуть ли не по бездорожью. Лагерь, разумеется, пришлось разбивать не на годами известных местах, а чуть ли не в чистом поле.
Не то, чтобы у самого подножья Бештау — но все же достаточно близко, чтобы пятиконечная громадина нависала над головой и днем, и даже сейчас, к ночи. Конечно, я не мог видеть ее сквозь толстую ткань палатки, но почти чувствовал, как древняя гора глядит в ответ. Не на меня — вряд ли ей было дело до такой мелочи — на всех сразу. Наверняка лагерь, наполненный грузовиками, штабными машинами, сотнями палаток и дымящихся прицепов полевой кухни, по которому между костров сновали крохотные фигурки юнкеров, солдат и офицеров, казался Бештау чем-то вроде муравейника.
Гора присматривала. Не грозно, без особого недовольства — скорее с интересом.
Ставить палатки, жечь костры и возиться с полковой кухней, конечно же, пришлось самим. Бывалые солдаты из местных справлялись со всем на ура — зато и гоняли свалившихся на голову “барчуков” в хвост и в гриву. Пару раз дело даже доходило до драки — но где-то у грузовиков на дальнем конце, где ставились Павловское и Пажеский Корпус. То ли кто-то из рядовых позволил себе лишнего, то ли взбрыкнула прищемленная дворянская спесь — бузили чуть ли не час, пока не прибежали старшие офицеры.
Но у нас все прошло тихо — во Владимирском чуть ли не треть юнкеров была из простых солдат или унтеров, да и про учения в поле мы знали достаточно, чтобы хоть как-то справиться и с палатками, и с ящиками, и с кострами.
Вымотались мы, впрочем, так, будто Мама и Папа заставил разгрузить пару составов с кирпичами. Последние крохи сил ушли на возню с постелями, после чего мы дружно повалились на плащ-палатки. Отдельные счастливчики сразу захрапели — но большинству сон так и не шел. Последние сутки приходилось то и дело подстегивать себя Ходом, и его остатки еще по инерции дорабатывали, не позволяя голове отключиться.
— Господа юнкера, — прозвучал откуда-то со стороны входа печальный голос Подольского — Богданова “дядьки”, которого Мама и Папа назначил в палатку старшим. — Должен напомнить вам, что определяться в постель до отбоя, равно как и укладываться, не сняв кителя и уж тем более сапог — есть вопиющее и немыслимое нарушение устава.
Самому “благородному подпоручику” устав, впрочем, ничуть не помешал плюхнуться отдыхать прямо в форме — даже с фуражкой, которую Подольский только чуть сдвинул на лоб.
— Виноваты, ваше благородие, — отозвался я. — Вопиющие и немыслимое. Обязуемся непременно исправиться… потом.
Богдан негромко хикикнул, а Подольский и вовсе не ответил. Судя по негромкому чавканью, он уже вовсю жевал что-то — то ли тайком прихватил с ужина, то ли раздобыл уже после — а может, и вовсе привез вместе с вещами аж из Питера…
И как спрятал, хитрюга? Меня собирали в дорогу Настасья с Ариной Степановной, и рюкзак едва не лопался от пирогов и прочей снеди, но все припасы были безжалостно уничтожены однокашниками еще в первые сутки в поезде.
— Господин благородный подпоручик! — пробубнил Богдан, переворачиваясь на бок, ко мне спиной. — Разве традиции славной пехотной школы не указывают, что отчетливым юнкерам следует делить друг с другом не только тяготы службы, но и угощение? Особенно же следует проявить заботу о единственном племяннике, который с детства слаб здоровьем и…
Раздался негромкий щелчок: что-то крохотное мелькнуло в полумраке и угодило Богдану прямо в лоб. Подольский метал гранаты лучше всех на курсе — так что не промахнулся и сейчас. Вторая то ли “коровка” в фантике-конверте, то ли карамелька пролетела дальше — к Чингачгуку — а третью я поймал, чуть приподнявшись на локте.
— Засим угощение окончено, — объявил Подольский. — В большой семье, как известно, не следует щелкать клювом.
Я развернул бумажку и тут же принялся за свою добычу. Сладкое не то, чтобы вдыхало новые силы, но все же чуть оживляло хотя бы мысли. Я улегся поудобнее, пристроив под голову рюкзак, и достал из кармана кителя свое главное сокровище.
После трех дней мытарств в поездах и грузовиках фотография выглядела хоть и помятой, но все еще роскошной — даже в тусклом свете керосинки. Хорошая бумага, дорогущая цветная пленка — и, разумеется, сам… объект.
Настасья сидела на капоте своего последнего творения — красного спортивного купе с эмблемой “Мастерских Горчакова”. Вполоборота, закинув руки за голову и чуть взъерошивая пышную рыжую гриву. В белой блузке и юбке — достаточно длинной, но все же открывающей ноги заметно выше колена. Так что, еще немного — и благодарный зритель непременно увидел бы край чулков.
Фривольно — но со вкусом.
На обложку тематического журнала фотография так и не попала. Настасья уперлась намертво, так что выбрали другую — более строгую, в рабочем костюме и без намека на что-то игривое. Так что свежий выпуск украсила серьезная девушка-конструктор в косынке.
А Настасья в юбке неожиданно нашлась на дне мешка с булочками и печеньем — такой вот сюрприз.
— О-о-о… чего это там у тебя? — Богдан снова перекатился в мою сторону и приподнялся с постели. — Дай взглянуть!
— Отлезь, — буркнул я. — Могу по лбу дать. Хочешь?
Любопытство в очередной раз чуть не подвело господина юнкера Бецкого. Когда он протянул к
