Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский
Нашли наконец лодочный двор, цепной пес разбудил хозяина.
Тот малость испугался, увидав телегу с ранеными людьми, но потом вместе со своей бабой стал помогать. Принесли тряпок чистых и со всего дома светильники, грели воду, помогали вытаскивать Сыча и кавалера из телеги. Косились на Ёгана. Думали, что мертвец, пока тот не стал буровить что-то в пьяном сне.
А Сыч ныл и причитал, молил Бога, чтобы зрение вернул, пока монах не одернул его:
– Хватит, господин уже прозрел.
– Экселенц, вы правда видите? – с надеждой спрашивал Фриц Ламме.
– Вижу, – сипел кавалер, усаживаясь на табурет.
– Хорошо видите? – не отставал Сыч.
– Оставь господина, – строго сказал брат Ипполит, – он изранен, ему сейчас не до разговоров. Прозрел он, и ты прозреешь.
Монах осветил лицо Волкова, заглянул в глаза и ужаснулся:
– Господи, сохрани, Пречистая Дева.
– Что? – спросил кавалер.
– Красные целиком глаза, белого нету, ни одной кровяной жилы целой нет. Я для вас с Сычом мазь и капли сделаю.
– Когда? – тут же поинтересовался палач.
Но монах его проигнорировал, он осматривал голову кавалера.
– Лоб шить придется? – спросил Волков.
Жена лодочника, опрятная, спокойная баба, теплой водой и тряпкой смывала засохшую кровь с лица и шеи кавалера.
– Лоб пустое, – монах оглядывал его со всех сторон, – он у вас крепкий, два стежка, и все, а вот голову придется шить как следует, у вас ее до черепа разрезали за ухом, от макушки и до шеи.
Теперь кавалер понял, откуда у него столько липкой крови за шиворотом.
Видно, достал один из ударов ножа, что сыпались на него сверху.
– И руки тоже зашивать надобно, – продолжал брат Ипполит. – Тут стежок и тут стежок, все латать придется. И на правой руке, вот тут, надобно. А эти порезы просто смажем.
– Экселенц, как же вас там кромсали-то? – спрашивал Сыч. – Как вас не убили?
Волков этого не знал и ответить не мог, не до похвальбы ему было сейчас. Плохо ему было. Но за него ответил Максимилиан:
– Господин одного из них убил, располосовал от плеча до пуза, а еще и ранил кого-то. Я когда к покоям шел, вся лестница в крови была. И коридор.
– Ишь ты, а я и не помню ничего, – говорил Сыч. – Ведьма нам в глаза порошок дунула, а потом люди пришли, ударили, и все.
– Ведьма? – спросил Максимилиан. – Что за ведьма?
– Так, тихо вы, мешаете мне, – оборвал разговор монах. – Максимилиан, держи светильник вот здесь, чтобы рану видно было. Господин, сейчас я буду волосы вам выбривать за ухом – наверное, больно будет, вы уж крепитесь.
Жена лодочника, он сам и Максимилиан держали светильники, напряженно молчали, Сыч вздыхал, где-то недалеко храпел Ёган, а кавалер с трудом дал согласие:
– Давай, брей. Мне не впервой.
Брат Ипполит приступил.
* * *
Зелье, что дал ему монах, было не снотворным, а черт знает чем. Выпил его кавалер на ночь и не уснул, а перестал существовать. Ни боли не чувствовал, ни снов не видел, не слышал ничего.
Только уже за полдень открыл он глаза, как из омута вынырнул.
В сарае холодно – хоть укрыт Волков был изрядно, а все равно холод его доставал. Полежал немного, прислушиваясь к себе, боли особо нигде не почувствовал. Саднила рана за ухом, да рука правая малость побаливала. Ничего особенного. Позвал хрипло:
– Есть кто?
Тут же вылез снизу Сыч, заглянул к нему в телегу:
– Очнулись, экселенц? Хорошо. А то лежите словно покойник, не дышите даже. Я уж вас и позову, и пошумлю, а вам все ничего.
Волков с ужасом глядел на Фрица Ламме, вернее – на его глаза. Те впрямь были ужасны: без белков, зрачок словно в крови плавал, а по краям и на ресницах каплями желтело что-то – то ли гной, то ли еще дрянь какая.
– У меня что, такие же глаза, как у тебя? – спросил кавалер.
– Красные, экселенц, у вас глаза, но, видать, не такие, как у меня, я-то ближе к этой твари стоял, мне оно, конечно, больше зелья досталось.
– А желтое на глазах что?
– А, ну то монах мазь сделал, сказал мазать, я и вам помажу.
Сыч буквально нависал над Волковым, и тот сказал:
– Уйди, смотреть на тебя страшно.
– Да уж, красоты во мне мало, – Фриц Ламме даже улыбнулся. – Зато живы, экселенц.
– Помоги подняться.
– Давайте.
Кавалер стал вылезать из телеги, Сыч ему помогал. Тут сразу и рука правая заныла. Волков глянул на нее. Глубокий порез возле мизинца. Монах сшил его одним стежком, но рана покраснела, а рука чуть припухла. То было нехорошо. А еще, как он встал, голова заболела как-то сразу.
– Где монах? – спросил кавалер.
– На рынок с Ёганом поехали травы покупать. Он сказал, что вас мутить станет и голова будет болеть. Лекарства вам потребуются.
Мутить Волкова не мутило, и хотя ему не хотелось есть, он произнес:
– Еда есть?
После любого ранения нужно есть. Это он твердо усвоил много лет назад.
– Есть, экселенц. Баба лодочника нам всем еды наготовила. Добрая еда. Бесплатно, – сообщил Фриц Ламме.
– Бесплатно, – буркнул Волков. – Вчера ему три талера дали, уж конечно, может накормить бесплатно.
Ему было отвратительно ощущать на себе холодную бригантину и пропитанную липкой кровью одежду под ней.
– Ёгана нет, принеси воды, помоги снять доспех и одежду найди мне чистую.
– Экселенц, так нет нужды тут вам ждать, лодочник нас в дом позвал, там и вода есть, и еда. И одежу сыщем. Пойдемте. А баба у него добрая. Курицу вам зажарила с чесноком, никому не дала, вам берегла.
* * *
Сначала жаренная с чесноком курица вставала в горле, но потом аппетит пришел, и пиво пошло как положено. И не мутило Волкова, и боль в голове не мешала есть. Сыч только мешал, сидел и таращился на него. Вот Максимилиан устроился чуть поодаль, но в тарелку не заглядывал, только слушал внимательно. А может, Сыч курицу хотел? Но Волков ему не предложил – нечего поваживать. А как аппетит пришел, так и про дела кавалер вспомнил:
– Они меч мой забрали, – говорил он, отрывая от курицы длинные ломти белого мяса.
– Сволочи, чего тут сказать.
– Скажи, как найти его. Он денег больших стоит, с ножнами монет на сто потянет.
– Сто монет? – Сыч удивился. – А чего ж вы такую вещь дорогую с собой таскали?
– Дурак, – только и мог ответить на это Волков.
Больше и не нашелся что сказать, потому как Сыч был прав. Сам
