Лицеист - Валерий Пылаев
– Андрей Георгиевич… а что вы делали в тридцать девятом под Веной, да еще и с отрядом? – негромко спросил я. – Мы же тогда ни с кем не воевали. Да и вообще – последний раз с Наполеоном только было…
– Да как бы тебе сказать, Сашка, – усмехнулся Андрей Георгиевич. – Война дело такое – сейчас просто не видно. А на самом деле она и не заканчивалась.
Глава 17
– Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?
– Черные черепа? Они… они страшные.
– Может быть. Это особый знак. Его использовали…
– Давно? Еще до войны?
Я открыл глаза. Точно зная, что сплю – и зная, что увижу. Изломанные каменные стены с опустевшими оконными рамами, выцветшие клочки обоев и покрытые толстым слоем пыли осколки стекла на полу. То, что прошло здесь когда-то давно, не пощадило дом. Ни этот, ни соседний, ни остальные. На всей улице.
А может, и во всем мире – насколько хватало глаз, я видел только почерневшие остовы, похожие на скелеты с пустыми глазницами окон. Наполовину разрушенные, пережившие невозможное, но только оттого, что когда-то их построили на совесть. Чтобы простояли века. И они простояли, хоть здесь уже и не осталось тех, кому это было нужно. Город опустел.
Зато теперь вместо крыши над головой я видел небо. Не синее, как раньше, а какого-то грязного желтовато-серого оттенка. То ли из-за пыли, поднявшейся ввысь много лет назад и так и не опустившейся обратно к земле, то от огня.
В тот день небо сгорело. Но я этого не видел, а если бы видел, то уже не смог бы никому рассказать. Иногда я и сам казался себе высушенным, мертвым, как дома вокруг. Может, поэтому и продолжал носить на себе знак, который давно поменял смысл.
Но уж точно не утратил.
Я коснулся нашивки на потертой и выцветшей от времени джинсе жилета. Черный череп был там же, где ему и полагалось – на груди справа, прямо над клапаном кармана.
Но та, кто спрашивала меня про него, исчезла. Пропала, не попрощавшись, без единого звука: у снов свои правила. Обернувшись, я увидел наполовину истлевший древний диван с отломанными подлокотниками. На пыли остался опечаток тела. Свежий. Узкий, изящный – здесь сидела женщина. Если бы я постарался – пожалуй, даже смог бы вспомнить, как она выглядела. Или даже имя, но ее бесцеремонно выпихнула другая.
Та, что пришла без спроса. И вовсе не из страны грез.
– Вы заняты, князь?
Гижицкая шагала ко мне. Босиком по пыли и битым стеклам. Как и всегда – в безразмерной белой рубашке прямо на голое тело. Молодая, яркая, буквально пышущая жаром жизни и желания… И совершенно неуместная и чужая в этом мертвом городе.
– Будьте осторожны, графиня, – вздохнул я. – Здесь везде стекло.
Гижицкая ойкнула, отдернула изящную загорелую ножку от уже нацелившегося в нее коварного осколка – и тут же принялась озираться по сторонам. Видимо, ожидала увидеть или дедов кабинет, или мою комнату… Раньше она приходила в куда более приятные места. Может, даже сама их придумывала. Но в этот раз девчонка выбрала не тот сон. Андрей Георгиевич не ошибся: менталисты умеют многое, их дар способен напугать, но чтобы ни случилось – даже самый сильный из них в моей голове не хозяин, а всего лишь гость. И мне устанавливать правила.
Я захлопнул дверь и запер ее на все замки.
– Князь… – Голос Гижицкой едва заметно дрогнул. – Что это?.. Вы меня пугаете.
– Рад слышать, ваше сиятельство, – усмехнулся я. – Может, хоть это отучит вас появляться тогда, когда я не жду.
Я шагнул ей навстречу. Гижицкая была ниже меня и тогда, на пляже, но теперь вдруг показалась совсем маленькой и хрупкой – даже несмотря на более чем зрелые формы. Ей пришлось запрокинуть голову, а я смотрел на нее сверху… Будто в своем сне почему-то стал куда крупнее. Выше, массивнее, сильнее…
Старше?
Хотя она, конечно, видела меня тем же, что и в том, настоящем мире.
– Князь, я не понимаю…
Гижицкая отступила на шаг, запнулась обо что-то и упала бы, не успей я поймать ее за плечи. Аккуратно – и все же достаточно крепко, чтобы она едва могла дернуться. Впрочем, даже если бы графине каким-то чудом хватило сил вырваться, бежать было уже некуда.
Те, что гнались за мной, снова отыскали след – и теперь поднимались сюда, тяжело и гулко топая по древним ступеням. Уже не спеша.
Так идут те, кто уверен – добыча никуда не денется.
– Слышишь? – Я кивнул в сторону двери, из которой доносились лязгающие шаги. – Они очень-очень голодные… Как думаешь, кого из нас сожрут первым?
Глаза Гижицкой расширились от ужаса. Не знаю, приходилось ли ей хоть раз встречаться с чем-то подобным, но что делать она явно не понимала. Сон, который должен был стать фантазией разгоряченного юнца, оборачивался кошмаром.
– Князь, прекратите… Вы делаете мне больно!
– Как пожелаешь. Иди. – Я напоследок сжал пальцы чуть сильнее, впиваясь в податливое горячее тело – и тут же выпустил Гижицкую. – Только не лезь больше туда, куда не следует, девочка. Тебе здесь не понравится.
Графиня отступила на шаг, покачнулась – и исчезла. А вместе с ней растворились и мертвый город, и неведомые твари, грохочущие на лестнице. Я открыл глаза и увидел над собой не выжженное желто-серое небо, а потолок собственной комнаты.
Голова гудела так, будто ее засунули в котел, по которому лупили кувалдами.
– Твою ж… – простонал я, скатываясь с кровати на пол.
Прикосновение холодных досок чуть успокоило, но боль прошла только через минуту или две. И даже после этого виски продолжали пульсировать так, что череп грозился развалиться на части, и мне приходилось изо всех сил сжимать его ладонями. Полежав еще немного, я все-таки смог осилить простенькое целебное плетение, но при этом выдохся так, будто только что одолел на дуэли обоих братьев, Андрея Георгиевича и деда одним махом.
И только потом поднялся, пошатываясь добрался до умывальника и засунул голову под холодную воду. Головная боль после
