Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

13 августа.

Жара не спадает уже много дней — только к вечеру могу перевести дух…

Почти каждый вечер бываю у Анны. (Сегодня мы, наконец, помирились — <зачеркнуто>) Мы никогда не ссоримся, но бывают в наших отношениях такие полосы, словно мы совсем чужие друг другу — для меня это страшнее любой ссоры…

Последние дни мне было невыносимо тяжело, а сейчас немного отпустило…

…Так уж получается, что только тот, кого очень сильно любишь, может ранить по-настоящему. Иногда, к несчастью, даже не замечая этого…

15 августа.

Как тяжело расставаться… Глядел на Анну, слезы застили мне глаза, и не было сил оторвать взгляд от любимого лица. И то мне казалось, что оно огромно, как луна, и так же далеко от меня, то она была совсем рядом и такой крохотной, что помещалась в ладонях.

Перед расставанием она сказала мне: «Любовь — долгое занятие. Порой для него мало одной жизни. Ты готов провести Вечность вдвоем?»

«Если только вы не захотите расстаться со мной раньше».

Она непонятно улыбнулась.

«Нет, маэстро… теперь мы с вами не расстанемся до самой смерти. — Помолчала и добавила: — Вашей смерти».

Я не успел проронить ни звука, как она уже ступила по сходням в гондолу.

Это поразительно, но я так и не сумел запомнить лицо Анны. Я никак не могу вспомнить его, когда ее нет рядом.

«Иногда любимое лицо действительно невозможно запомнить, — подумал Стас. — Оно как бы засвечивает фотопленку памяти… Однако что-то я зачитался. Уфф… все, баста! Не пора ли позвонить нашему музыкальному критику? Как он там, бедолага?»

Стас набрал номер, но услышал только женский голос, словно с прищепкой на носу: «Аппарат абонента выключен или временно недоступен… Попробуйте позвонить позднее», — глумливо добавила механическая девица.

— Я вряд ли смогу помочь вам с какими-то новыми сведениями о Виральдини, — сказал профессор Баранов, выходя из ложи последним и закрывая за собой дверь. — Но посоветую поистине потрясающего консультанта. Фамилия Струве вам знакома?

— Струве… Да, я слышал… — Вовка продолжал играть роль «молодого, но подающего надежды музыкального критика». — Кажется, в контексте какого-то детского хора. Не «Радио-Телевидения»?

Профессор еле уловимо поморщился.

— Нет, «Радио-Телевидение» — это Попов. А Струве — совершенно иное направление. Но не об этом речь. Он уже много лет изучает историю Виральдини и осведомлен в ней значительно лучше меня. — Профессор достал из кармана ручку. — У вас будет на чем записать?

— Да, конечно. Вот, — Вовка вынул из бумажника свернутый вдвое чек на приобретенный недавно мобильный телефон и протянул его Баранову. Тот написал номер.

— Георгий Александрович летом живет за городом, но, думаю, он найдет возможность с вами встретиться. — Неожиданно Баранов спросил: — Как вам «Ликующая Руфь»?

Вовка слегка растерялся, но тут же взял себя в руки и решил во что бы то ни стало показать, что в сфере музыки шит отнюдь не лыком.

— Мощное произведение, ничего не скажешь. И очень красивое. Даже, может быть, чересчур красивое. Не знаю… это такое грандиозное, монументальное полотно, я бы сказал, несколько громоздкое для той эпохи… не правда ли? — Он многозначительно помолчал и добавил: — Виральдини всегда так писал?

Получилось эффектно. Вовка даже слегка загордился блеском своей псевдоэрудиции в музыкальной сфере.

Профессор Баранов, похоже, оценил весомость вопроса.

— Нет, — словно размышляя, произнес он. — К такому жанру он обращался нечасто. Эта оратория, к сожалению, была невостребована и забыта на века. В музыке тогда господствовала нидерландская школа полифонии с ее чистыми гармониями и натуральными интервалами. Красивая в своей простоте и, безусловно, высокодуховная, но местами однообразная… Кстати, вы ведь знаете, что Виральдини, как и Бах, наоборот, предпочитал пользоваться темперированным строем?

Этот вопрос застал Вовку врасплох.

— Э-э… чем он предпочитал пользоваться? — Вовка помигал, но попытался сохранить при этом как можно более умное лицо.

Профессор растерялся. Очевидно, именно этого вопроса от музыкального критика он ожидал меньше всего.

— Темперированным. Строем. Ну… это когда, скажем, ноты ре-диез и ми-бемоль являются одной и той же клавишей…

Вовка усилием воли заставил себя припомнить клавиатуру древнего бабушкиного пианино и названия белых и черных клавиш. Мысленно найдя на клавиатуре ре-диез он попытался вычислить гипотетическое местоположение ми-бемоль и пришел к утешительному, как ему показалось, выводу, что на пианино это действительно одно и тоже.

— Но ведь… так оно и есть… — неуверенно сообщил он профессору.

Тот окончательно опешил.

— Физическая природа звука, молодой человек, — отрешенно заговорил он, не глядя на Вовку, — и застарелый музыкальный консерватизм указывают на то, что это не так… А еще можно сказать, что Виральдини по праву считается отцом концерта для струнных, клавесина и солирующего инструмента.

— Интересно, а кто в таком случае его мать? — не удержался от сарказма Вовка, желая тем самым восстановить имидж специалиста, который с чем-чем, а уж с музыкой «на ты».

Профессор вдруг посерьезнел.

— Не ерничайте, молодой человек! — похоже, созданный Вовкой минуту назад образ музыкального эрудита рухнул окончательно. — И запомните, в беседе со знающими людьми «Ликующую Руфь» клеймить не стоит. Если уж она так вам не понравилась, лучше будет высказаться в том смысле, что… «смутная концепция дирижера провалила исполнение шедевра». В общем, как-нибудь в таком духе.

— Нет, что вы, мне очень понравилось! — поспешил заверить Вовка. — А исполнение, по-моему, идеальное…

— Ну, как знать. Музыканты, конечно, постарались на славу. Хор и оркестр «Ла Скала» вне конкуренции — фирменный звук, чистейший строй… Анна Джильоли с ее поистине ураганным вокалом, это, знаете ли, да… — он удовлетворенно покивал головой.

— Действительно, великолепная певица.

— Не то слово! — оживился профессор. — Это специалист гигантского творческого диапазона. Она с равной мерой филигранности может петь как оперу, так и джаз, рок, свинг… Уникальная женщина! Жаль, что исполняет исключительно Виральдини. Но хотя бы так, как надо. Особенно сегодня.

— Простите, Борис Владимирович, я не совсем понял… Разве остальные делают это… не так, как надо?