Иван Цацулин - Атомная крепость (Художник. И.Ефимов)

И он бросился вперед. Вот она — неширокая речонка, заросшая лозняком и осокой. Следы обрывались у воды. Осмотрев их, полковник сказал:

— Надо быть внимательней, капитан. Не следует забывать, что враг хитер. Диверсант шел не отсюда, не от речки, а сюда.

Полковник распорядился, чтобы участвовавшие в облаве люди тщательно осмотрели оба берега речки, вверх и вниз по ее течению.

— А мы задержимся на минутку, — сказал он капитану. — Мне нужно проверить свое предположение и еще раз осмотреть берег вблизи того места, где диверсант вошел в воду.

— Для чего? — спросил Русаков.

— Для того, чтобы взглянуть еще раз на след, приведший нас сюда, — усмехнувшись, ответил Соколов.

— Уж не думаете ли вы, что парашютист, войдя в воду, сейчас же вылез на берег для того, чтобы продемонстрировать нам отпечаток своей ноги? — недоверчиво осведомился капитан.

— Да, именно это я и думаю.

На этот раз повезло Русакову: у самой кромки воды, примерно в полусотне шагов от того места, где враг вошел в речку, он обнаружил отпечаток ног.

— Что же это значит? — спросил несколько растерявшийся капитан.

Как раз в этот момент подошел генерал Бондаренко, и Соколов начал ему докладывать.

— Знаю, знаю, — перебил его генерал. — Как ты думаешь, куда он направился?

— Ближайшая отсюда станция, кажется, Никитовка? — спросил Соколов.

— Да. Туда я с самого начала послал опергруппу.

— По-моему, нам следует тоже поспешить на станцию, — сказал Соколов.

Генерал не возражал. В сопровождении Соколова и Русакова он вышел на опушку леса. Здесь они сели в машину и помчались целиной. Следом направился газик заместителя генерала.

Машины выскочили на шоссе и повернули влево. Навстречу на нескольких подводах ехали крестьяне.

— Сегодня воскресенье? — спросил полковник.

— Да, воскресенье, — ответил Русаков.

— Какое это имеет значение? — осведомился генерал,

— Я пытаюсь разгадать, было ли и воскресенье принято в расчет там, за кордоном, — пояснил полковник.

Генерал понимающе посмотрел на него.

— Думаю, что они там и о воскресенье не забыли, — сказал он.

По приказанию генерала шофер остановил машину, не доезжая моста, переброшенного через речку. Все вышли из автомобиля и поспешно подошли к обочине дороги. Здесь они снова увидели свежий след, такой же глубокий и такой же непонятный: он вел не от речки к шоссе, а наоборот — от шоссе к речке.

— Расторопный, подлец, — бросил генерал.

— Он, — уверенно произнес Соколов. — Видите, товарищ генерал, отпечатки каблуков? Обратите внимание — на одном подбита подковка, а на другом торчит широкая шляпка гвоздя.

— Вижу. Но куда же он направился?

— Постараемся разобраться в этом. Возвратились на шоссе. Следы нарушителя здесь кончались — они смешались со многими другими.

— Куда же он все-таки делся? — размышлял генерал.

— На станцию Никитовка, — уверенно сказал Соколов, внимательно осмотрев многочисленные следы на дороге.

Полковник отвел генерала в сторону, и они о чем-то долго говорили. Русаков видел выражение удивления и недоверия, появившиеся на лице генерала, и услышал, как он произнес:

— Да… день воскресный, колхозники едут в Краснотал на базар, любой может подвести человека до города…

Генерал дал своему заместителю какие-то инструкции, и тотчас машина с ним ушла к городу.

Бондаренко и Соколов направились в Никитовку. Теперь Русаков уже ничего не понимал: вражеский парашютист определенно направился к станции Никитовка, так почему же приказано искать его в Краснотале?

Справа промчался скорый поезд, тот самый, с которым Русаков с Соколовым должны были выехать в Москву. По утренней заре слышимость была великолепная — где-то впереди, за скрывающими горизонт невысокими холмами, лязгнули буфера, и поезд остановился.

— Неужели ему удастся удрать? — с досадой произнес Соколов.

— Не думаю, — ответил Бондаренко. — Я послал туда толковых ребят.

Шофера торопить не приходилось — он выжимал из мотора все, что мог.

Но вот опять лязгнули буфера… Недолго в Никитовке стоят скорые поезда. Русаков слышал, как сидевшие позади него Бондаренко и Соколов со сдержанным возбуждением переговаривались.

Вот и Никитовка… Их встретил начальник оперативной группы.

— Вы не обнаружили здесь человека с рюкзаком? — спросил его Бондаренко.

— Так точно, товарищ генерал, обнаружил.

— Он уехал с прошедшим поездом?

— Нет, он здесь.

— Пытался ли он уехать?

— Да.

— Купил ли он билет?

— Нет, к кассе он не подходил.

— Стало быть, решил ехать на чаевых… Та-ак… И почему же он все-таки не сел в поезд?

— Заметил, что мы следим за ним, товарищ генерал.

— Где же он сейчас и что делает?

— На этот вопрос, наверное, могу ответить я, — вмешался полковник Соколов. — Сейчас он… — полковник осмотрелся, — сидит вон там, в помещении буфета, и пишет.

— Так точно, товарищ генерал, сидит и что-то пишет, — с нескрываемым удивлением подтвердил начальник опергруппы.

— Разрешите, товарищ генерал? — обратился Соколов.

— Действуйте, — согласился Бондаренко.

— Капитан Русаков, идемте, — приказал полковник. Они вошли в просторное помещение буфета. В нем никого не было, лишь в дальнем углу, за столом, сидел какой-то человек и писал.

Повинуясь взгляду полковника, Русаков направился к незнакомцу.

— Гражданин, предъявите ваши документы.

Незнакомец не выказал никаких признаков испуга или удивления.

— Сию минуту… — произнес он, бросив на Русакова мимолетный взгляд и ставя свою подпись на листке блокнота. Вслед затем он встал и, вынув из кармана паспорт, протянул его капитану.

— Струнников Петр Петрович, — прочитал Русаков.

Перед Русаковым стоял плотный, выше среднего роста мужчина. На нем были ситцевая рубаха-косоворотка, легкий парусиновый пиджак и такой же, только давней носки, картуз, простые яловые сапоги, сбитые и сильно покрытые грязью и пылью. С этим нарядом резко контрастировала откормленная и холеная физиономия его обладателя.

Русаков встретился с тяжелым взглядом Струнникова: его веки, по-видимому в силу какой-то болезни низко нависшие над глазами, дрожали. Русаков отлично понял — враг все еще надеялся, что ему удастся уйти.

— Я должен задержать и обыскать вас, — сказал капитан и сделал знак сопровождавшим его солдатам.

— Это совершенно излишне, — правое веко незнакомца запрыгало и почти наполовину закрыло глаз. — Я сам намерен был обратиться к властям, да, как видите, — не успел. — И человек протянул Русакову вырванный из блокнота исписанный листок. — Сдаю вам и все снаряжение, с которым я прибыл. — Он ткнул рукой в стоявший рядом со столом большой рюкзак, за который уже взялись солдаты.