Дин Кунц - Самый темный вечер в году

— Может, я смогу научиться.

Низкий лоб, брови, нависающие над глазами, уши, очень низкие, непропорционально маленькие в сравнении с головой и телом, также указывают на синдром Дауна.

— Думаешь, ты сможешь научиться? — спрашивает Лунная девушка.

— Чему-то смогу.

— Читать и писать?

— Возможно.

После нескольких недель Харроу уже может разглядеть кротость и доброту на лице дочери Лунной девушки, и она кажется не такой отталкивающей, как поначалу.

— И как ты сможешь этому научиться?

— В школе.

— Ох, детка, — Лунная девушка изображает грусть.

— Я буду стараться.

— Но ты им не нужна.

— Я буду хорошей.

— Хорошей, но тупой, так?

Девочка молчит.

— Тупые им не нужны.

К тому времени, когда девочка вместе с матерью вошла в его жизнь, она, похоже, уже отучилась искренне плакать. Вот и сейчас глаза ее остаются сухими.

— Это несправедливо, знаешь ли, — добавляет Лунная девушка.

— Да.

— Ты же не хотела быть тупой.

В последнее время в несчастном лице девочки Харроу отмечает для себя если не красоту, то что-то близкое к этому. Он не может подобрать точного слова, описывающего увиденное, но видит определенно.

— Никто не хочет быть тупой и уродливой.

Девочка не прекращает шить платье для куклы, игла с белой ниткой сцепляет белую ткань ровными, одинаковыми стежками, и в голове Харроу возникает слово «чистота», хотя он и не знает почему.

Он вновь смотрит на лицо девочки, но слово «чистота» не подходит для того, чтобы охарактеризовать то, что он видит.

— Время поесть, — говорит Лунная девушка.

— Чуть позже, — отвечает ее дочь.

— Нет, бэби. Сейчас.

Харроу заинтригован отношениями матери и дочери, потому что в них могут лежать ответы, с помощью которых ему удастся докопаться до корней безумия Лунной девушки.

Она продолжает стальным тоном, обращается к дочери по имени, единственному, каким ее называет:

— Пора есть, Пигги.

С неохотой ребенок откладывает куклу, кладет на стол нитку с иголкой, пододвигает к себе поднос.

Впервые с того момента, когда они вошли в комнату, Лунная девушка смотрит на Харроу. В ее зеленом взгляде он видит и триумф, и злобу, и ледяную удовлетворенность.

Когда в комнате без окон она обнажена и мчится на нем в бешеной скачке, должно быть, взгляд у нее такой же, но, к счастью, его не видно в абсолютной темноте.

Он спокойно встречает ее взгляд, абсолютно уверенный, что в его глазах она не увидит ничего такого, что могло бы разозлить или оскорбить ее.

Добродетель и грех — пустые слова. Его всесторонне обдуманная жизненная философия позволила ему отринуть власть этих слов. Безумие Лунной девушки привело ее к отрицанию всех ценностей, ибо в хаосе существования безумие — естественная тропа к познанию истины.

Действия, совершенные или нет, последствия, к которым они привели или нет, не имеют ровно никакого значения, ни для него, ни для нее.

Лунная девушка обвинила его в жалости.

Но жалости к ребенку он не испытывает. Он просто заинтригован стойкостью девочки, средствами, с помощью которых она выдерживает валящиеся на нее страдания.

Пигги снимает верхний кусок хлеба с сэндвича и откладывает в сторону. Осматривает лист салата сверху и снизу, кладет на хлеб.

Улыбаясь, Лунная девушка поднимает с пола куклу, которую сама туда положила, когда садилась па стул у стола.

Пигги внимательно осматривает ломтики помидора, ветчины, сыра и нижний кусок хлеба, разбирает принесенный сэндвич и строит свой, в котором верх становится низом.

В сэндвичах иной раз встречается неожиданное. Ржавый гвоздь, который рвет кишки. Живой черняк. Мертвый таракан.

Девочка не знает, что этот сэндвич приготовил Харроу. Она исходит из того, что кухаркой была мать.

Убедившись, что в сэндвиче нет ничего лишнего, Пигги берет его двумя руками, подносит ко рту, откусывает кусок.

Прикидываясь, что трапеза дочери совершенно ее не интересует, Лунная девушка оглядывает прекрасно сшитое платье поднятой с пола куклы.

Несмотря на умственные недостатки, Пигги на определенном уровне талантливая самоучка. У нее прекрасный художественный вкус, она рисует и складывает удивительные коллажи из картинок, которые вырезает из журналов.

Среди прочего, она научилась шить и вышивать. Когда они переехали в этот дом, Пигги нашла комплект всего необходимого для шитья и сотни катушек разноцветных ниток, оставленных прежними владельцами дома. Методом проб и ошибок, руководствуясь, как считает Харроу, интуицией простака, она стала настоящей мастерицей и теперь заполняет долгие часы шитьем и вышивкой.

Лунная девушка тем временем находит на столе (там Пигги разложила все необходимое для работы) маленькие ножницы с тонкими острыми концами. Использует их для того, чтобы распороть искусную вышивку на платье куклы. Она выпарывает нитки с обеих сторон платья, и скоро перед ней вырастает горка разноцветных обрывков, которые она надергала из платья.

Пигги благоразумно не комментирует уничтожение ее трудов. Никак не показывает, что видит, чем занимается мать.

— Сэндвич вкусный? — спрашивает Лунная девушка.

— Вкусный, — отвечает Пигги.

Если Лунная девушка действительно намерена сжечь дочь завтра вечером, для нее это одна из последних возможностей помучить ребенка. И она не собирается ее упускать.

— Поешь картофельного салата, — говорит Лунная девушка.

Пигги издает некий звук согласия, но вместо того чтобы снять крышку с контейнера, вновь откусывает от сэндвича.

Учитывая все места, где мог бы оказаться Харроу, если бы принимал иные решения, ему повезло, что он сейчас здесь. Когда-то он думал, что деньги — это главное. С тех пор уже выяснил, что деньги важны, если с их помощью можно купить власть, а власть важна, если ею можно пользоваться творчески и не испытывая ни малейших угрызений совести.

— Салат очень хороший, Пигги, — настаивает Лунная девушка.

Поскольку планета вращается и мир меняется, солнечный луч должен уйти с граненой вазы, но он не сдвигается с места, и Харроу по-прежнему видит окровавленные шипы.

— Пигги?

Вот тут Харроу впервые замечает, что стеклянные призмы вычленяют из солнечного света синюю и желтую составляющие и отбрасывают их на потолок. Так что над головой девочки гуляют сполохи.

Лунная девушка сверлит дочь звериным взглядом. На висках набухли вены.

Завтра вечером — огонь, но сегодня — фейерверки.

Глава 31

Увидев мужчину, который вышел из куонсетского ангара, крошечную фигурку, от которой их отделяла четверть мили, Бобби Онионс снял ногу с педали газа, и «Лендровер» медленно покатился под уклон.