Абрам Палей - Убийство инженера Днепрова

— Там был Роджерс! — почти закричал следователь. Затем он уселся на свое место, дрожащими пальцами вынул папиросу и, не закуривая, положил ее на стол.

— Вы, угадали, — подтвердил Евгеньев, — но я слишком поздно узнал это. Когда Днепров сел в машину и немного от'ехал, я взял другой стоявший на площади такси и отправился вслед за ним. Это была чертовски трудная задача, принимая во внимание, что Днепров имел основания быть крайне осторожным. Однако, мне удалось проследить его совершенно незаметно.

— Я же говорил, что из вас мог бы выйти прекрасный сыщик, — серьезно заметил следователь и, закурив, продолжал внимательно слушать.

— Мой шоффер, — говорил Евгеньев, — не хотел следовать за ними, когда они выехали за город, в глухую местность. Но крупное "на-чай" помогло мне уговорить его. Место ночью, правда, казалось очень глухим, и я совсем не знал, что это в двух шагах от железной дороги и так близко от города. Здесь их автомобиль остановился, и мой, конечно, тоже, в значительном отдалении. Из их автомобиля вышли Днепров и Роджерс, которого я сразу узнал. На этот раз он был без чемоданчика и в пальто явно с чужого плеча. У Днепрова в руках был его огромной сверток. Таща его, они отправились дальше пешком. Я сначала растерялся, потом сразу сообразил, что мне ничего больше не остается, как пойти за ними. Я расплатился с шоффером и просил его от'ехать позже и, по возможности, без шума. Он с готовностью слушал: кажется, он принял меня за агента угрозыска. Потом осторожно я последовал за Днепровым и Роджерсом. Они отошли с четверть версты, и здесь мне пришлось увидеть поразительные вещи. (Ночь была довольно светлая и, спрятавшись в тени большого дерева, я легко мог наблюдать за их действиями). Днепров развернул свой сверток, расправил что-то и поставил на землю. Тогда я увидел нечто в роде палатки, высотой, приблизительно, в полтора человеческих роста и шириной у основания метра в два. Она имела цилиндрическую форму, но кверху заострялась круглой пирамидкой. Днепров и Роджерс вошли в эту штуку и беззвучно захлопнули дверцу. Прежде чем я мог опомниться или что-либо предпринять, палатка с невероятной быстротой скользнула вертикально вверх и исчезла. Притом, заметьте, ни малейшего шума. Этот оригинальный летательный аппарат привел меня в изумление. Сколько я ни вглядывался вверх, я не заметил никакого его признака. Наконец, я пошел и после долго го блуждания наткнулся на железнодорожную линию, которая и привела меня в город.

Днепров не вернулся домой в эту ночь, а на службу явился лишь после обеденного перерыва.

Время шло, но, повидимому, Днепров больше никуда не выезжал со своим аппаратом. Однако, я ни на минуту не выпускал его из поля зрения. Я научился незаметно следить за ним дома и на службе. Вы не можете представить себе, какого колоссального нервного напряжения мне это стоило. Я привык спать так, что просыпался от малейшего шороха — я прислушивался, не выходит ли Днепров ночью из дому. Но, казалось, он больше ничего не предпринимал. Я думал уже, что мое наблюдение больше ничего не даст, и собирался сообщить те сведения, ко торые у меня были.

Но вчера вечером он опять вышел из дому со своим свертком и, сев на Таганской площади в автомобиль, покатил по знакомому направлению. Я следовал за ним. На том же месте, что в прошлый раз, он поставил на землю свой аппарат и собирался войти в него. На этот раз он был один. Зачем в глухом месте, скрываясь от людей он собирался подняться? После полета Роджерса не могло быть сомнения, что готовится новое преступление. Размышлять было некогда. Инстинктивно раскрыв перочинный нож (единственное "оружие", которое было со мной), я бросился к нему, рассчитывая его как-нибудь удержать. Но, увидев меня, он выхватил браунинг. Десятая доля секунды спасла меня. Я вонзил ему нож в шею.

Теперь, чтобы понять дальнейшее, вы должны ясно представить себе мое душевное состояние в тот момент. Я говорил вам уже, что нервная система у меня давно сильно расстроена. Напряжение последних месяцев тоже не прошло даром. Наконец, события сегодняшней ночи. Ведь не каждый день приходится убивать человека, да еще соседа по квартире, — прибавил Евгеньев с грустной улыбкой, сверкнув ослепительными зубами. Затем, вздрогнув всей своей сутулой фигурой, он продолжал: — Я ни на минуту не терял, что называется, сознания, но пришел в состояние какой-то взвинченности. Всю ночь, до самого утра, я бродил по городу. Мне было трудно координировать свои поступки, они потеряли логичность. Этим и об'ясняется то, что я сделал непростительную глупость: не принял никаких мер к охране аппарата. Я не знаю, цел ли он…

— Он погиб, — ответил следователь, — Там остался только деревянный круг с обрывками холста на нем.

— Это, очевидно, основание цилиндра, — сказал Евгеньев. — Но, какая досада… Цилиндр же, значит, был из холста. И куда он мог деться?

— А скажите, — спросил следователь, — вы уверены, что кроме вас и Днепрова там никого больше не было?

— В момент убийства никого не было. Почему вы спрашиваете?

— Там, как-будто бы, имеются следы нескольких человек.

— Я думаю, — предположил Евгеньев, — что это следы того или тех, кто унес холст. Вернее всего, что кто-нибудь из окрестных жителей польстился на него.

— Вполне правдоподобно, — сказал следователь, затягиваясь. — Но какая странная машина!

— Да! Она подымалась с совершенно невероятной быстротой и без всякого шума. Теперь я начинаю осмысливать то, что Днепров говорил относительно силы тяготения.

— Да, вы мне сказали сегодня об этом. И что же?

— Ну, это и был изобретенный им аппарат.

— Понятно, что он, выключаясь от силы тяготения, подымался. Но как он двигался над землей? И почему он двигался так быстро — ведь Роджерс сделал несколько тысяч верст и Днепров вернулся утром следующего дня?

— Над этим я сам ломал голову все время, — ответил Евгеньев — Может быть, мы найдем разгадку в его железной шкатулке.

Взломали дверь комнаты Днепрова, вскрыли и железную шкатулку, но она оказалась пустой. Тщательный обыск во всей квартире, произведенный при помощи Евгеньева, не обнаружил чертежей: они исчезли. В печке было найдено много золы от сожженной бумаги и среди нее — случайно уцелевший обугленный клочек, на котором кое-что можно было прочесть.

— Ну, — сказал утомленный следователь, руководивший обыском, обращаясь к Евгеньеву, — эту бумажку я приобщу к делу. Но вы не последний его участник, и вас, конечно, интересует содержание этого документа. Мы сейчас его прочтем.

— Я вам буду очень благодарен, — ответил Евгеньев. — Но разрешите прежде задать вам вопрос.