Юрий Леж - Перевертыш

— Обижаешь, начальник, — вступился за новичка Волчок, — у нас с этим строго…

Штатным оружием ближнего боя для снайперов был пистолет конструкции Семенова, прозываемый в войсках просто «семеном» или — высокопарно — мини-карабином. Убойной мощности пистолет, умеющий к тому же стрелять очередями, с обоймой на двадцать патронов пришелся по душе не только снайперам, танкистам, водителям, тем, кому он был положен по штату, но и большинству взводных и ротных офицеров, всеми правдами и неправдами старающихся заиметь такой в личное пользование. В самом деле, гораздо удобнее воевать было с небольшим и мощным «семеном», чем с громоздким, да и не нужным особенно офицеру штурмгевером.

Находясь практически в городской черте, но, тем не менее, официально считаясь в «прифронтовой зоне», бойцы штурмового батальона личное оружие в оружейку не сдавали. Исключая, конечно, снайперские винтовки, гранатометы и пулеметы, хранить которые в казарме возле коек было затруднительно. А вот патроны и гранаты были всегда «под замком», а к табельному оружию полагалось лишь по одной обойме или магазину, что бы в случае нужды продержаться в бою до открытия «оружейки», расположенной здесь же, в казарме.

А вот старшина Хват своей резиденцией имел маленький отдельный домик, построенный, похоже, в незапамятные времена из таких легких и непрочных материалов, что все только диву давались, как смог он устоять столько времени, да еще во время проходящих рядом боев. Там организовал свою мастерскую оружейник и ремонтник Хват, человек полностью свою фамилию оправдывающий. Месяца три назад, когда батальон форсированным маршем спешил к городу, в маленьком поселке, больше напоминавшем большую деревню, бойцы обнаружили разбитый инкассаторский броневичок, наполненный мешками местных зеленоватых купюр различного достоинства. Видимо, кто-то ушлый решил вывести деньги на восток из зоны оккупации, а еще кто-то, не менее, а то и более ушлый, решил этими деньгами поживиться, но — опоздал, успев только остановить броневичок, перестрелять охрану и вскрыть бронированные дверцы. Впрочем, может быть он и прихватил с собой пару-другую мешков до появления авангарда штурмового батальона. А вот бойцы и офицеры отвлекаться на чужие, совсем в военной жизни не нужные купюры не стали, просто сдвинув автомобиль с дороги. Но Хват, передвигающийся на отдельном бэтээре со своим тонким и грубым имуществом, отвлекся и закинул пяток объемистых мешков в свою передвижную мастерскую. Будто предвидел он если не кровопролитный бой, то уж последующий отдых в роли комендантской роты — точно. И теперь все солдаты и офицеры батальона, отправляясь по делам или на экскурсии в уцелевшие части города, обращались к Хвату. К чести старшины, он ничего не требовал в обмен на иноземные деньги, разве что иногда каких-то мелких услуг, щедро оделяя из своего запаса всех нуждающихся. А деньги эти все еще продолжали хождение в городах и селах оккупированной зоны, пусть и сильно за последнее время обесценились. И теперь, попадая на все еще оживленные центральные улицы оккупированного города, офицеры и солдаты штурмового батальона не чувствовали себя бедными родственниками, способными только отбирать нечто нужное им или просто любопытное под угрозой оружия.

Сперва старшина Матвей Хват, возрастом превосходивший Пана почти вдвое, разворчался на прибежавшего к нему с просьбой: «Дяденька, дай денег» новичка. «Строить и равнять» личный состав глубоко штатский механик на все руки Хват не умел, зато ворчал отменно, а уж если кто-то, пусть даже и из старослужащих, запарывал оружие неправильной эксплуатацией, то мог и наорать по рабочему, матерком и от души. Впрочем, узнав, что Пан просит не за себя, ну, то есть, не только за себя, а в первую голову за Успенского, старшина подобрел и выдал новичку пяток пухлых пачек перевитых банковскими упаковками купюр солидного достоинства. Все они были из сотенных дензнаков, и лишь одна компоновалась полусотенными. Привыкшему после призыва к рублям, да трешкам, да и в гражданской жизни не избалованному червонцами и четвертаками Пану сумма местных дензнаков показалась ошеломляющей, но, верный уже начавшейся закладываться в нем снайперской неторопливости и основательности, солдат решил не спешить с душевной благодарностью щедрому старшине, а глянуть для начала, что на эту бешеную сумму можно приобрети в оккупированном городе.

В казарму Пан вернулся с полными карманами, набитыми местными деньгами и запасными обоймами. Сначала, возвращаясь еще из мастерской от Хвата через спортгородок, мимо столовой и плаца, он нервничал, опасаясь попасть на глаза кому-то из офицеров, и успокаивал себя, что тащит такую огромную по местным меркам сумму не себе, а старшему сержанту Успенскому. Но уже в оружейке, где получал у дежурного по роте сержанта Халябина патроны, успокоился после того, как Халябин, кивнув на его оттопыренные карманы, спросил: «На блядки собрались? всем колхозом?» И только после подтверждения своей версии спокойно выдал патроны, заставив, правда, расписаться в ведомости. Но за прошедшие недели в батальоне Пан привык к тому, что расписка эта является пустой формальностью для списания боеприпасов, и никто из старших товарищей, а тем более, офицеров, не контролирует расход до каждого патрона. Таковы были фронтовые реалии штурмового батальона.

— Тебя хорошо за смертью посылать, — встретил Пана старший сержант, успевший переодеться в полевой, новенький штурмкомб, перепоясанный отличным офицерским ремнем с жесткой кобурой под «семена», в идеале служащей прикладом к нему. — Давай-ка, смени амуницию, а то выглядишь, как партизан, полгода по лесам шлявшийся… да и сапоги почисть…

Побросав прямо на койку Успенского пачки денег и запасные обоймы, Пан поспешил в каптерку за «выходным» обмундированием, гуталином и сапожной щеткой, хотя последние предметы у него лежали в вещмешке под койкой, но, становясь настоящим солдатом, Пан предпочел воспользоваться казенным имуществом.

— Картинка, а не боец, — похвалил его через пару минут Успенский. — Теперь, вот чего, «семена» из кобуры переложи запазуху, под ремень, но так, что б поудобнее было сразу схватить, а в кобуру лучше суй деньги, пусть она кошельком твоим побудет…

Тут только Пан понял бытующую в батальоне приговорку: «Захожу я в магазин, расстегиваю кобуру…», над которой ломал голову, но стеснялся спросить с первых же дней своего появления в части…

— А вот капюшон зря отстегнул, — продолжил инструктаж старший сержант, — куда ж ты будешь награбленное пихать? в руках таскать не положено, руки у солдата должны быть свободные, что бы всегда успеть применить оружие против врага — явного и затаившегося…