Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина
…но у него получилось.
Как?
Анна и сейчас этого не представляла. Просто… получилось.
…на море она отправилась спустя два года. Одна. У Никанора были дела и клиенты, оставлять которых он не имел права, пусть бы ныне в его конторе числилось с полдюжины человек, но ведь за всеми нужен пригляд. А дело растет.
И вправду росло.
Сперва они переехали в небольшую, но зато собственную квартирку, затем, не прошло и года, сменили ее на другую, в месте куда более приличном. И на третью…
…дюжина комнат.
Белый рояль.
Столовая, где ныне надлежало обедать и ужинать — к счастью, Анне позволено было сохранить ту любовь к завтракам на кухне, которая свойственна особам простого происхождения и простого же образования.
Кухарка.
Горничные.
Снова воды, на сей раз с компаньонкой, ибо госпоже Лазовицкой не стоит давать повода для сплетен. Несколько недель у моря в компании женщины, несомненно, достойной, но все одно чужой. Редкие звонки мужу — в отеле имелся телефон. И то горькое ощущение, названия которому Анна не знала.
Печаль?
С чего бы ей печалиться? Теперь у нее имелась отдельная гардеробная и в ней — гардероб, достойный госпожи Лазовицкой.
Соболье манто.
И сафьяновые сапожки из мастерской Филатова.
…шляпки, перчатки, пояса и веера.
Шали.
Горжетки.
Чековая книжка, которой Анна, говоря по правде, несколько стеснялась пользоваться. Но несмотря на осторожность, гардеробная полнилась, а ее жизнь становилась… не такой. Никанора она видела редко и встречи те были коротки, суетливы, будто бы она, Анна, крала время или даже чужую жизнь.
— Потерпи, — сказал Никанор, когда однажды она все же решилась выказать нет, не совсем, чтобы недовольство — с чего бы ей быть недовольной? — но удивление. — Ведь дело растет…
Оно росло и поглощало все вокруг.
…приятельниц Анны, которые вдруг оказались вовсе не того положения, чтобы принимать их в доме. Нет, Анна приглашала, но… разговоры все сводились к успехам мужа и его деньгам, к попыткам узнать, во что обошелся вот тот гарнитур из белого нефрита или дорого ли ныне держать прислугу. В этих разговорах, во взглядах Анне виделась зависть.
…работу, ибо невозможно, чтобы женщина ее положения трудилась в какой-то лавке. Нет, Никанор лавку ей купил, чтобы не скучала. А в новом особняке, который возводился по его проекту, заложили оранжерею и сад. Но лавкой ведал управляющий, человек мрачный и недовольный жизнью, полагавший Анну состоятельною бездельницей.
Не без причины.
А в доме… они въехали в него зимой, в огромный гулкий особняк, показавшийся Анне чересчур уж большим. Как не заблудиться в таком?
Она и блуждала целыми днями, не имея желания наносить визиты, — все те люди, которые вдруг заинтересовались Анной, были ей незнакомы и потому заранее пугали. Кажется, именно тогда она потихоньку начала осваиваться со своим одиночеством.
Оранжерея спасала.
А вот к саду ее не допустили. Им занимался человек опытный, оттого несколько авторитарный и не склонный учитывать пожелания каких-то там недоучек, пусть бы и были они женами миллионеров.
…спина заныла совсем уж невыносимо. И Анна, порадовавшись, что окна первого ее этажа прочно защищает рубиноволистный плющ, подняла ноги. Если упереться ими в софу и согнуть в коленях, станет легче. Ненамного, но все же…
Глава 2
Матушка Никанора стала частой гостьей. Она, пожалуй, и вовсе не отказалась бы поселиться в особняке, однако здесь Никанор проявил прежде несвойственное ему упрямство и приобрел матушке собственный дом.
Еще один — брату.
И второму тоже. Более того, он готов был приставить их к делу, хотя по собственному признанию его, особыми способностями братья не блистали, но все же родня…
Не важно.
Госпожа Лазовицкая обычно появлялась без предупреждения. Она держалась хозяйкою, всем видом своим показывая, что именно с нею и следует считаться.
Она находила пыль.
И пеняла Анну за нечищенные каминные решетки. Впрочем, только бы за них…
— Пора рожать, — она тыкала толстым пальцем в живот Анны. — А то где это видано… связался на свою голову с пустоцветихой…
И громкий ее голос разносился по комнатам. В такие минуты Анна совершенно терялась. Ей хотелось уйти, запереться в оранжерее, пожалуй, единственном месте в доме, которое Анна могла бы назвать своим, но от госпожи Лазовицкой было не так просто избавиться. И стоило признать, что она была права. Анна давно уж заподозрила, что с нею неладно, но…
С тем, прежним, Никанором она, быть может, нашла бы в себе силы поговорить, а нынешний ее пугал.
Она решалась.
Долго.
Она выбирала момент, а выбрав, сумела сказать:
— Кажется, я… не совсем здорова.
Тот разговор получился недолгим, мучительным, несмотря на то, что Никанор проявил немалое терпение — с возрастом он сделался весьма раздражителен и нервозен, хотя и в прежние годы не мог похвастать легкостью характера. Но тогда…
— Мы найдем лучшего целителя, Аннушка, — он обнял ее, хотя давно уже не прикасался, хотя бы так. — Тебе не о чем волноваться…
…ах, знала бы она…
Боль то стихала, то вновь разливалась жидким пламенем. И кажется, Анна заплакала.
…впрочем, стыдно не было: все одно никто не видит.
К счастью.
Мастер Горский и вправду слыл отличным целителем. Поговаривали, он пользовал даже Его императорское Высочество, которая уродилась на диво слабенькой. Впрочем, сколь правды в этих слухах, Анна не знала.
Слухи ее вообще интересовали мало.
Сам мастер был подавляюще огромен. Ей особенно запомнились светлые глаза и густые брови, сросшиеся над ломаной переносицей.
— Что ж вы, милочка, распечалились? — он говорил громко и трогал лицо Анны теплыми пальцами, которые, казалось, оставляли на этом лице вмятины. — Сейчас мы посмотрим… просто посмотрим… будет немного неприятно, все-таки глубокое сканирование. Но вы же потерпите? Вы умница… что тут у нас? Проклятьице? Не волнуйтесь, мы его скоренько… мы его вот так…
От прикосновений этих в какой-то момент стало жарко.
Невыносимо жарко.
И от этой жары Анна лишилась чувств, чтобы прийти в себя спустя три дня. Она сперва и не поняла, где находится, что это за стерильная комната, пропахшая нашатырем, камфорой и хлором. В ней единственным цветным пятном был букет желтой мимозы, примостившийся на подоконнике. И Анна лежала, смотрела на него, не способная пошевелиться.
Уже потом, позже, заглянул Никанор.
К счастью муж ее не имел дурной привычки лгать для успокоения.
— Не волнуйся, — он коснулся ее щеки, и Анна сумела удержать слезы. — Мы найдем способ. А этого идиота я засужу. Как можно было…
…он говорил что-то еще, зло, раздраженно, и от этого Анна чувствовала себя еще хуже. Конечно, она виновата…
…проклятье…
…дремлющее…
…родовое, вероятно, но здесь целители не уверены, потому как уж больно тонкие материи, тем паче темные, а они к темной силе сродства не имеют, чтобы точно сказать. Но очевидно, что проклятье скрывалось в Анне, дремало многие годы, чтобы очнуться теперь и завладеть ее телом. Оно сковало Анну, позволяя ей лишь дышать да говорить.
В следующие полгода у постели Анны перебывали все мало-мальски значимые целители Империи. Одни наполняли ее силой, другие силу вытягивали, в надежде лишить проклятье подпитки. Третьи пытались говорить с кровью. Иногда становилось легче, но чаще Анна оказывалась в забытьи, чтобы, очнувшись, осознать — проклятье еще с ней.
…куда оно денется, сидит, вцепилось, впилось, мучит.
Никанор, наверное, мог бы отказаться от нее еще тогда. Кто бы осудил? Нет, он бы приобрел ей палату. И личного целителя. С полдюжины целителей, окружив той заботой, которая позволила бы откупиться от совести. В конце концов, все ведь твердили, что надежды нет, что…
