Расселл Джонс - Выше головы!

— Это такая игра, — пояснил я. — Понимаешь меня?

— Да, — Чарли кивнул.

Получилось забавно, потому что уши тоже «кивнули», прижавшись на мгновение к мордочке и закрыв ему глаза.

— Это игра, и у неё такие правила. Поэтому выйдешь ты не через дверь, а здесь, — и я указал на ремонтное окно у пола.

Она раскрылось, отреагировав на мой жест, и оттуда выдвинулся широкий ковш, куда следовало сгрузить Чарлика в случае неисправности. Он мог и сам туда забраться, но поскольку я был в комнате, программа посчитала, что нужен ковш.

— Я оформлю это как проверку. А тебя — как выполнившего личную просьбу Посредника — идёт?

Ремонтную систему установили вскоре после того, как Зотов сотоварищи подарили мне свина. Причём я о ней узнал по работе — кроме Посредников да владельцев личных камиллов мало кого извещали о таких мелочах.

— Потребуй, чтобы тебя выгрузили в диспетчерской В2-Х-06. Выйдешь оттуда.

…В первый раз я порадовался, что Хёугэн выбрал себе комнату в блоке, который был ближе всех к посту Отдела Безопасности! А раньше, бывало, поминал недобрым словом его «ностальгию по профессии»: он часто подлавливал меня там. Смотрел укоряюще, не произносил ни слова, но этого хватало…

— Если вдруг камрад Хёугэн будет у себя не один, не заходи — дождись, когда все уйдут. После всего прогуляешься по жилым блокам. Если кто-то из детей захочет с тобой поиграть, соглашайся, зайди в гости… Но про это никому не слова, иначе не по правилам, — и я постучал по его левом боку.

— Что делать, если Хакима Хёугэна не будет в его комнате?

— Положи открытку куда-нибудь. Лучше, к личным вещам, чтоб случайно никому не попалась… А его камилла попроси, чтобы предупредил о твоём приходе. Но никому больше об этом не говори, я имею в виду, по Сети… Ты тоже, — объяснил я потолку. — Зачем портить игру?

«В тебе что-то особенное?»

Яков выдвинул себе стул и сел за наш столик через секунду после того, как мне выдали, наконец, милостивое прощение за опоздание. Хлоя тут же занялась его персоной, сохраняя на лице выражение крайнего возмущения — просто конвейер из провинившихся кавалеров! Я был рад этой передышке: в ресторанчике напротив показалось лицо Жубера, настолько доброжелательное, что тошно. Мельком глянув в меню, он сделал заказ — и принялся наблюдать за улицей. И за мной. Пока Хлоя безуспешно пыталась выпроводить своего напарника, я справился с волнением и снова вернул себе маску гостеприимного хозяина — и для них, и для моего «приятеля» напротив.

Я предполагал, что слежка будет, но теперь беспокоился за Чарлика. Получится или нет — и как поведёт себя Хёугэн?

— Какие успехи? — спросил я. — С кем ты уже встречался?

О своих планах Яков рассказал в обед, перед тем, как оставить нас с Хлоей: мол, девушке поручается самое приятное, а я «покручусь-поспрашиваю». Если бы я не слышал их спор на складе, я бы принял всё за чистую монету!

— Не важно, с кем, — вздохнул он. — Важен результат, а он нулевой!

— Ты только начал! — напомнила журналистка. — Что, уже сдался?

— Да, — Яков повернулся ко мне, постукивая по столешнице длинными чёрными пальцами — я заметил, что этот жест не совсем сочетался с удручённым выражением его лица. — Всё верно, что мы с Хло договорились: она опрашивает тебя, а я — всех остальных. Меня вообще не должно быть здесь!..

— Вот именно! — встряла девушка и обиженно надула губки. — И сейчас это не работа! Мы просто сидим!

Честно: журналистских камер рядом с нами не было. Но если совсем честно, у журналистов всегда — работа. Да и не только у них…

— Да-да, я вам мешаю, простите! Но у меня просто нет выхода! Я должен признаться, — и он улыбнулся с виноватым видом. — У меня не получилось утаить свой секрет. Твои разузнали… Все разузнали! В общем, я здесь не только для того, чтобы делать фильм о тебе — ты уж прости, Хло! Я здесь для того, чтобы вызвать тебя к нам, в Солнечную систему, в качестве обвинителя на открытом судебном процессе.

Хлоя, проглотив очередной упрёк, испуганно переводила взгляд с него на меня, а я с трудом удержался, чтобы не посмотреть в сторону Жубера. «Предусмотрел ли он это? Если я сяду завтра на корабль и вернусь в Центр — что он будет делать? Смогу ли я всё так бросить — другой вопрос, но разве тогда его шантаж не потеряет смысл?»

— А разве уже не было суда? — уточнил я. — Их уже осудили и приняли меры…

— Это не по поводу твоих братьев и склонения профессора Хёугэна к процедуре. Предохранитель, который вам поставили — вот что станет поводом для расследования, — объяснил Яков.

Хозяйка поставила перед каждым из нас по бокалу с лимонадом и ушла за стойку. Двигалась она резковато — видимо, была расстроена, что мы ничего не заказываем, а ведь она наготовила, когда я заказал столик на вечер!

— Разве это имеет смысл теперь? — спросил я. — Ребят больше нет, а я… Я уже всё, освободился от этого, — и я указал на затылок.

— Всё имеет смысл, — серьёзно ответил журналист. — Ты человек, и то, что с тобой сделали, это не должно больше повторяться.

— Это и так не повторится… — попробовал я возразить. — Я — один такой, и никто не собирается…

— Пока — один, — отрезал он. — Есть другие особенные люди, с другими особенностями. То, что произошло, было вызвано определенными причинами. Мы должны разобраться в них! Нельзя оставлять это только потому, что «больше ничего нет», — и потряс кулаками.

Но не сразу — как будто сначала напомнил себе, что так будет лучше выглядеть.

— И поэтому вы хотите, чтоб я прилетел и участвовал в этом, — подытожил я. — И остался там на два года…

— Ты — последний свидетель, и жертва, — напомнил он. — Ты нам нужен!

— Да всем он нужен! — влезла в наш разговор Хлоя и высокомерно фыркнула, глядя на коллегу с пренебрежением. — Давай угадаю — с тобой никто не захотел разговаривать! Ты же здесь, чтобы уговорить его улететь, бросить их. Конечно, они были не довольны! Ты хоть знаешь, как на таких станциях относятся к улетающим? Это не дома… Какой же ты дурак!

Яков вздохнул, но не стал возражать. А я спросил:

— Зачем тебе это было нужно? Почему сразу не сказал? Фильм этот, интервью — зачем всё это?

— Именно затем, — и он покосился на Хлою. — Если бы я сразу заявился с таким предложением, что бы ты сказал?

— Что у меня есть обязанности. И они на первом месте, в отличие от судебного процесса по делу, которому уже пять лет. Которое, как я считаю, глубоко вторично… Особенно после того, что уже произошло. Как ты вообще собирался переубедить меня?