Юрий Леж - Перевертыш

— Ну, что, Пан, — усмехнулся сержант, — лезть не хочется?

— Жуть, как не хочется, — согласился Пан, присматриваясь к люку в потолке, защелкнутому с этой стороны на простую, похожую на шпингалет, защелку.

— Вот и у меня ощущения такие, что нам здесь лучше переждать, — подтвердил Успенский. — Только лезть все-таки надо…

— Тогда я первый, — предложил Пан.

Успенский кивнул и посоветовал:

— Не суетись, как выглянешь, сразу «семена» выставляй и пали, если даже там мышь пробежит. Очень мне не нравится тут…

Пан перешагнул через следы под лесенкой, ведущей к люку, и, осторожно ступая по металлическим прутьям, стал подыматься наверх. И как только голова его уперлась в доски, страх, нежелание двигаться дальше, ощущение жути — исчезли, будто кто-то щелкнул выключателем. Под ногами, чуть отступив в сторону, маялся сержант, на скомканную пилотку давило сухое дерево люка, но никаких иррациональных страхов уже не было. И Пан, аккуратно, почти бесшумно, сдвинул шпингалет, откинул крышку и выпрямился, старательно обегая глазами чердачное помещение.

Чердак был пуст и — чист, как будто бы на нем прямо перед появлением Пана орудовала бригада дневальных первого года службы. Даже расположенное поодаль узенькое окошечко сияло чистыми стеклами, пропуская столько света, сколько не было во всем подъезде.

Пан подтянулся на локтях, встал на пол на колени и еще раз внимательно огляделся. Пол на чердаке был тщательно выметен, стены — тоже не сохранили ни следа пыли или паутины. И чердак был пуст. В смысле, ни одного сколько-нибудь живого существа не было видно или слышно. Но вот вдоль глухой стены, противоположной окошку, выходящему в переулок, громоздились ящики, банки, коробки самых разнообразных размеров и фасонов из жести, дерева, пластика, картона. Крышки у большинства из них отсутствовали или были открыты, и на первый взгляд все ящики были пусты.

Отодвинувшись от люка, Пан слегка наклонился к нему и позвал:

— Вещий, подымайся, тут чисто…

Он впервые назвал старшего сержанта Вещим, как делали это его старые друзья и знакомые, и даже немного испугался, вдруг он еще «не дорос» до того, что бы так именовать Успенского. Но тот не сказал ни слова против, быстро вскарабкавшись на чердак. И только тут, повторно за Паном, оглядевшись, сообразил:

— Ты глянь, стоило подняться, и страхи все исчезли, будто и не было их…

— У меня тоже, — признался Пан, — только это еще под люком было, будто черту какую-то перешел.

— Хитро это как все, — сказал Успенский, доставая рацию. — Но — думать уже потом будем. Медведь, я Вещий! Мы на месте, чердак чистый, повторяю, чистый. Прием.

— Понял, что все в порядке… — проворчал капитан.

— Не просто в порядке, Медведь, — счел нужным пояснить Успенский. — В подъезде пылища вековая, мусор, а чердак чистый, прибирался тут кто-то совсем недавно и очень тщательно…

— Вот тебе раз, — задумчиво сказал Мишин. — Ладно, все потом, оставь рацию на передаче, и, если будет что не так в округе, сразу говори мне. А Пан пусть смотрит только на свою мулатку, когда её из дома выводить будут…

— Выполняю, — отозвался Успенский и все-таки не сдержался: — Медведь, когда народ к нам пойдет, пусть аккуратнее в подъезде топчут, следы там странные…

— Понял, мы начинаем, всем внимание, — отозвался капитан.

Наблюдать со стороны работу солдат и офицеров комендатуры было, честно говоря, неинтересно хотя бы потому, что основные события разворачивались в помещениях бара, аптеки борделя, куда резво забежали по десятку бойцов во главе с офицерами, а чуть позже, с вальяжной ленцой, не торопясь, прошествовали представители военной прокуратуры. Капитан Мишин, сегодня переодетый в простую, пехотную форму, продолжал оставаться в своем «козлике», координируя действия всех участников операции.

Приткнувшись с обеих сторон к окошку, просматривая крест-накрест тупичок, выход из него и часть улицы, ни Пан, ни Успенский сразу и не заметили небольшую полусферу, очень похожую на естественный нарост под маленьким подоконником. И только понаблюдав за выводимыми из бара посетителями, Пан чуть отвлекся от уличных происшествий.

Наощупь полусфера оказалась твердой, чуть теплой и гладкой, будто отполированный шарикоподшипник. Но тут любопытные изыскания Пана пресек Успенский.

— Смотри, что-то там у девочек…

Из окна первого этажа, спиной вперед вылетел кто-то из бойцов, в полете теряя штурмгевер. Звон стекла и громкие выкрики команд были плохо слышны на чердаке, но вот короткая очередь внутри здания прозвучала отчетливо и ясно. Прикинув мысленно расположение комнат, Пан подумал, что солдата выбросили из общего зала, где они с Успенским и Пельменем поили девочек шампанским, а вот выстрелы прозвучали уже где-то дальше, как бы даже не в той комнате, где он отдыхал с мулаткой.

— Медведь, я Вещий, трое в дальнем углу тупика, вооруженные, — подал голос Успенский.

— Принято…

Через пару секунд в тупичке появились пятеро патрульных со штурмгеверами из резервной группы. Короткая очередь издали, над головами, и подозрительные парни явно призывного возраста, толкающиеся в уголке тупичка, предпочли поднять повыше руки.

А обстановка в бордельчике, похоже стабилизировалась. Выстрелов и криков оттуда уже было не слышно. Выпавший в окно солдат поднялся на ноги, отряхиваясь и ощупывая себя на предмет переломов, подобрал штурмгевер и нехотя побрел обратно.

— Посмотри, что я нашел, — попросил Пан, заметив, что общая обстановка на улице остается под полным контролем комендантских.

Успенский погладил-пощупал нарост под подоконником, отвлекся на несколько секунд от наблюдения и тщательно оглядел его.

— Чертовщина какая-то, — признался он, — ничего не понимаю, что это за штука. Ну, да ладно, у капитана разберутся…

В этот момент на улице появились где-то конфискованные на время пять автобусов, в которые начали сажать задержанных на улице вооруженных мужчин, следом за ними выводимых из бара посетителей, официанток, бармена, хозяина заведения. Потом пришла очередь клиентов борделя, их оказалось на удивление много, трое молодых мужчин, двое постарше, ближе к сорока годам, и еще трое совсем уж немолодых, седых и представительных, хорошо одетых. Следом за ними, в другой автобус завели уже знакомых Пану и Успенскому двух брюнеток, блондинку и рыженькую девицу, а потом — уже отправив автобусы, из дверей борделя вывели окольцованную наручниками «мамочку». Её усадили в открытый «додж» местного производства с конвоем из двух патрульных. Последней на пороге заведения появилась мулаточка, почти полностью прикрытая внушительными фигурами двух солдат, ведущих её под скованные руки. Пан обратил внимание, что по сравнению с «мамочкой» руки Шаки были скованы сзади. «Что ж это её так по серьезному? Сопротивление, что ли, оказала?» — успел подумать Пан. Мулатку начали пристраивать в «козлик» капитана Мишина, вернее, в очень похожую на его машину, когда Пан неожиданно высказал сомнение: