Павел Багряк - Пять президентов

Гард пожал плечами.

– Не знаю, быть может, в ваших сомнениях и есть резон, – продолжал Миллер, – но я привык теперь записывать все разговоры, которые ведутся со мной, по крайней мере в этом кабинете. Надеюсь, вы не обидитесь, если узнаете, что и эта наша беседа…

Миллер перевел рычаг магнитофона, и Гард услышал собственный голос:

– "…задать один вопрос, профессор. Почему вам пришла в голову мысль записать этот разговор с Чвизом?

– С некоторых пор. Гард, – а что я имею в виду, вы прекрасно понимаете – я стал принимать некоторые меры по самозащите. Но разве сам факт…"

Миллер резким движением выключил магнитофон. Гард вновь пожал плечами:

– И все же, профессор, я не могу сказать, что полностью удовлетворен. Во всяком случае, если даже к исчезновению Чвиза вы действительно не имеете отношения, то папка с документами…

– Мне трудно убеждать вас, Гард, – прервал Миллер нетерпеливо, – но неужели вы до сих пор не понимаете, что документы мне не нужны, так как все данные по установке находятся вот здесь. – И он тронул рукой свою голову. – Больше того, Чвизу эта папка тоже не нужна. Какой ему в ней толк, если он знает, что я все знаю?

– Значит, чужой?

– Я вас не понял.

– Вы полагаете, что документы выкрал чужой человек и он же повредил установку?

– Трудно сказать, инспектор. Смотря кого считать «чужим». Того, кто связан с институтом или не связан? Я хочу, чтобы вы поняли одно: мне документы не нужны!

– А Чвиз вам нужен?

Миллер хотел было что-то ответить, но неожиданно скис и опустился в кресло. Гард почувствовал, что профессор словно бы потерял опору под ногами. По всей вероятности, Миллер возлагал слишком большие надежды на демонстрацию магнитофонной пленки, и когда убедился, что она не произвела на Гарда должного впечатления, откровенно сник.

– Ну что ж, – сказал Гард, поднимаясь с кресла, – в конце концов, у меня теперь есть материал для раздумий. И на том спасибо. – Остановившись в дверях, он добавил: – Если ваш магнитофон, Миллер, включен до сих пор, я хочу, чтобы после моего ухода вы еще раз внимательно прослушали слова, которые я сейчас произнесу: «Уважаемый профессор, мне трудно пока решить, помогли вы мне, продемонстрировав пленку, или только меня запутали. До новых встреч!»

Когда Гард удалился, Миллер подошел к своему столу и решительно нажал кнопку. За спиной профессора бесшумно распахнулись узкие дверцы, и в комнате появился Таратура.

– Таратура, – сказал Миллер твердым голосом, – есть важное дело…

8. ТЕМНЫЙ ЛЕС

Звонок Гарда застал Фреда Честера в ту самую веселую минуту, когда он ссорился с женой.

С тех пор как Честер был вынужден расстаться с газетой, жизнь под одной крышей с Линдой стала для него очень трудной. Нельзя сказать, чтобы она не любила своего мужа или испытывала к нему какую-то неприязнь, но претензии Линды к Фреду явно перерастали его нынешние возможности. Линда продолжала жить так, будто Фред по-прежнему приносил домой регулярные деньги, а не случайные гонорары, – вероятно, подобным образом устроены все женщины на белом свете, которые однажды, разучившись экономить, уже никогда не могут постичь заново это немудреное искусство. Во всяком случае, Линда и слышать не хотела о продаже пианино, на котором она раз в месяц играла попурри из современных оперетт, и тем более старенького «бьюика», у которого только чудом крутились колеса.

В этот день Линда с самого утра пилила Фреда, настаивая на том, чтобы он вновь вспомнил о своей прежней профессии парикмахера. Сначала Фред не возражал, говоря, что в любую минуту готов взять в руки ножницы и щипцы для горячей завивки, если Линда даст согласие быть его первой клиенткой. Но потом ему все это надоело, и он серьезно заявил Линде, что настолько перезабыл парикмахерское ремесло, что наверняка будет среди прочих парикмахеров «каменотесом». И вообще он не желает расставаться с профессией журналиста, чего бы ему это ни стоило.

– Ну вот, – вскричала Линда, – еще не хватает, чтобы ты сам платил за свои дурацкие интервью, вместо того чтобы получать за них!

И в это мгновение зазвонил телефон, за который, кстати, уже три месяца не было уплачено.

– Старина, – сказал Дэвид Гард, – я чувствую, ты, как всегда, чирикаешь со своей милой супругой? У меня есть к тебе дело…

Гард ждал его в парке Майнтрауза, сидя на лавочке, укрытой под плексигласовым навесом. Шел противный, мелкий дождь, и место, выбранное Гардом, было как нельзя более удачным.

Фред уже привык к тому, что Дэвид вызывал его, как правило, для совета. Прежде он был отменным поставщиком сенсационных материалов, но то золотое время для Честера благополучно кончилось на деле Миллера, и даже с самыми сногсшибательными статьями он не мог появиться в редакциях ведущих газет. С другой стороны, Дэвид в последнее время все чаще стал заниматься делами, не подлежащими огласке.

– Что стряслось, старина? – спросил Честер, усаживаясь рядом с Дэвидом и «беря быка за рога», поскольку он знал, что у Гарда обычно не бывает свободного времени.

– Я не тороплюсь, Фред, – вопреки обыкновению сказал Гард. – В этом деле торопливость чревата…

– Ну что ж, тогда давай поговорим для начала о том, как кормят в «Лармене».

– Ого, не ранее как сегодня утром я вспомнил этот ресторан, когда Луиза сказала мне о Питере.

– Старина, – заметил Фред, – я тоже умею говорить загадками, и если ты хочешь, чтобы у нас получилась толковая беседа, я напомню тебе о Розе и Форшдермоте.

– А это кто такие?

– Позволь спросить в таком случае: кто из нас кого вызвал на это милое свидание? Быть может, лучше ты расскажешь мне, кто такие Луиза и Питер?

– Дело не в них, Фред. Я хочу спросить тебя: что ты думаешь о том, какой Миллер остался?

– Я не могу ответить на твой вопрос хотя бы потому, что не знаю, с какой целью он задан. Кроме того, ты уверен, что я вообще знаю ответ? Таратура мог бы быть тебе сегодня полезней…

– Он человек Миллера и ничего не скажет, даже если бы он и знал, что сказать, – возразил Гард. – А ты, по крайней мере, больше всех возился с тем делом, и, я уверен, оно мучает тебя еще сегодня.

– Хорошо, Дэвид. Но при условии: карты наружу.

– Как всегда.

Они подняли правые руки, коснулись своих левых плеч, что еще с незапамятных времен означало у них клятву в безоговорочном доверии друг к другу, и Гард в течение получаса подробно излагал Честеру все, что ему было известно по делу Чвиза.

Собственно, знал он не так уж много. Он знал, бесспорно, что профессор исчез, как исчезла и папка с секретными документами, и мог определенно предположить, что его исчезновение было инсценировкой. Он, безусловно, знал, кроме того, что записка написана самим Чвизом и что он собственной рукой передвинул стрелки контрольных часов. Сам ли он задумал исчезнуть или его заставили, по доброй ли воле написал записку или ему продиктовали содержание и, наконец, добровольно ли он передвигал стрелки часов, – ответить на эти вопросы Гард не мог. Старик скорее всего жив, он где-то спрятан или прячется сам, но кому это нужно и зачем, остается тайной.