Александр Холин - Беглец из Кандагара

— Думаешь, победа будет за нами? — с сомнением покачал головой Рудольф Гесс. — А мне кажется, что если Вотан нам не поможет, то ничто уже не спасёт Германию. Я, как никогда, уверен в нашей победе, потому что мы, наследники Верховного Бога, пытаемся подчинить мир и перестроить всё по его заветам.

— Ты, как всегда, очень противоречив, — улыбнулся младший Хаусхофер. — Но сразу же вспоминается легенда о Верховном Вотане, когда он сам себя пригвоздил копьём к мировому дереву Иггдрасилю, которое растёт в центре Вселенной, и провёл в таком состоянии девять долгих дней и ночей без пищи, созерцая окружавшую его землю. Помнишь?

— Да, я отлично знаю эту легенду, — кивнул Гесс. — Только к чему ты о ней сейчас вспомнил?

— Всё очень просто, — тонкие губы Альбрехта изогнулись в усмешке. — Сегодня ночью мне было откровение, что тебя ожидает нечто подобное. Но есть ещё время отказаться. Клянусь: о твоём намерении не будет знать никто, и если ты хоть чуть-чуть сомневаешься в победе, не стоит рисковать и ставить на карту не только свою жизнь, но и мою работу, моё существование.

— Успокойся, Альбрехт, — взмахнул рукой, затянутой в лайковую перчатку, Рудольф Гесс. — Успокойся! Каждый должен заниматься тем, для чего он предназначен. А я чувствую, что от этого полёта будет зависеть многое. Так что не отговаривай ныряльщика от прыжка, когда он уже в воздухе и вот-вот вонзится в пенистые волны.

— Хорошо, что ты всё делаешь с уверенностью и верой в необходимость совершить этот полёт, — кивнул Альбрехт. — Ещё одно я хотел бы сказать на прощание. Ты знаешь геополитическую теорию моего отца, которая, собственно, и возродила Третий рейх, но не знаешь, что после последнего посещения тибетской Лхасы он получил короткую связь с Зазеркальным миром. Когда вы с Гитлером сидели в Ландсберге после Мюнхенского пивного путча и мой отец постоянно к вам наведывался, то ни ты, ни он не придавали особого значения фразам твоего сокамерника, которые опубликованы в «Майн кампф».

— Что же именно?

— Знаю, знаю, что почти вся книга написана тобой, — усмехнулся младший Хаусхофер. — Потому что самому Гитлеру чужды такие понятия, как «жизненное пространство» или «пространство как фактор силы». Но в некоторых местах Шикльгрубер напрямик заявляет о связях с инфернальными силами. А это никак не поможет объединению человечества в одну большую семью без излишнего кровопролития. Оказывая насилие над информационными потоками крови, связывающими прошлое и будущее, Гитлер неизбежно проиграет. Более того, с моим отцом говорила Судьба, снова и снова от него зависело, затолкнуть дьявола в темницу или же оставить у власти. Но мой отец сломал печати. Он не услышал запах ада и выпустил дьявола на волю[22].

— Что ж, будущее покажет, прав ли Гитлер. Во всяком случае, мы обязаны попытаться изменить ход истории.

«Опель-Адмирал» уже объехал Аугсбург по кольцевой трассе, промчался мимо серых огромных корпусов завода Мессершмитта и подрулил к испытательному полигону. Часовые на въезде беспрепятственно пропустили автомобиль на лётное поле, поскольку давно знали номера машины рейхсфюрера. К тому же на таком фешенебельном транспорте в этих местах редко кто показывался, кроме Геринга, а тот о своём приезде обычно извещал руководство испытательного аэродрома заранее.

Машина въехала на территорию полигона и свернула к нескольким отдельно стоявшим небольшим ангарам. Именно здесь находились готовые к полёту «Мессершмитты-110», но самолётом Гесса никто, кроме самого рейхсминистра, не пользовался. У рейхсфюрера тоже наблюдались небольшие человеческие чудачества, которым иногда поддаются люди: мол, у каждой машины должен быть только один хозяин со дня сборки, иначе она превращается в подобие падшей, переходящей из рук в руки женщины. Кто знает, может быть, в этом чудачестве и хранится доля правды, но к самолёту Гесса никто не прикасался, кроме него самого и назначенных им же механиков.

Мужчины вошли в ангар, где стояла машина, подошел к ней и Альбрехт Хаусхофер. Впервые увидев штурмовик дальнего действия рядом, он уважительно кивнул. А Рудольф прикоснулся к металлическому боку машины, будто бы поздоровался со своим воздушным другом:

— Вот он какой красавец! Эта машина действительно заслуживает большого уважения. Однако время уже близится к вечеру. Спасибо, что проводил меня, значит, полёт должен быть более чем удачным.

Рейхсминистр дал указание рабочим лётного поля, и те полностью раскрыли двери ангара, чтобы машина спокойно смогла вырулить на взлётную полосу. Моторы штурмовика взревели, Рудольф Гесс ещё раз взглянул на своего приятеля, помахавшего ему на прощание рукой, и на малой скорости стал выруливать на взлётную полосу.

Моторный катер пограничников отвалил от причала, развернулся и начал набирать скорость к недалёкому, но недостижимому без лодки берегу. Рудольф Гесс смотрел вслед русским офицерам и думал: смогут ли наконец офицеры Страны Советов ценой жизни двух добровольцев, погибших в озере, прислушаться к его мыслям или всё так и останется на уровне советов, как себя вести и как отбывать свой особый срок в государстве особого режима.

Собственно, полковник Бурякин думал о том же, потому что именитый заключённый смог поразить воображение офицера живой демонстрацией связи времён и пространства. Самое удивительное, что заключённым удалось создать на острове лабораторию и даже сконструировать нужные для работы приборы! Но человек — на то и человек, чтобы всегда что-то придумывать и поражать своими придумками окружающий мир, а без этого жизнь превратилась бы в простое существование.

Лодка стукнулась бортом о резиновые баллоны, прикрученные к понтонному причалу вместо амортизаторов. Офицеры сошли на берег, и полковник задумчиво пробормотал:

— Ладно, Рукавицын, я подумаю и решу, что нам делать с островитянами. Вероятно, зря я раньше игнорировал особых заключённых. Может быть, связь с ними действительно стоит поддерживать.

Майор удивлённо посмотрел на куратора, но ничего не сказал. Весь пограничный округ был подотчётной территорией полковника Бурякина, ему и соображать, как поступать и что докладывать в Москву. Рукавицын ещё не знал того, что увидел Юрий Михайлович в подземной лаборатории, а лезть с расспросами посчитал нетактичным и недостойным советского офицера. Он так же, как и рейхсминистр, немного постоял, глядя вслед удалявшемуся «газику», и отправился по своим служебным делам.

Зайдя в кабинет, Юрий Михайлович плюхнулся в кресло и постарался в тишине проанализировать всё произошедшее с ним за сегодняшний день. Но дверь кабинета вскоре приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась физиономия «адъютанта».