Надежда Попова - Ловец человеков

– Я не использую ту часть дома, – перехватив его взгляд, пояснил священник, усаживая его на низенькую скамью под молодой грушей и садясь рядом. – Прежний священник имел некоторый причт, а я одинок, мне такой дом более в тягость, чем в радость.

Курт отметил, что сейчас, в своем саду, святой отец держится более твердо и говорит уже без тех постоянных заминок; кажется, родные стены подействовали на него благотворно, вселив некоторую уверенность.

– Чем могу вам помочь, брат Игнациус?

Курт перевел взгляд с дверей дома на лицо собеседника, кивнув через плечо в сторону церкви, и спросил:

– И часто он так… задерживается?

– Вы о Бруно, – тотчас догадался отец Андреас, глубоко кивнув, словно желая показать, что вопрос этот ему самому понятен. – Да, довольно-таки. Вас это тоже удивило?

– Признаюсь, да. Я говорил с этим человеком лишь единожды, но он не показался мне столь… страстно верующим.

Отец Андреас вздохнул, разглаживая складки священнического одеяния на коленях, и опустил взгляд в землю:

– Я ведь говорил вам, что он странный. Знаете, брат Игнациус, мне иногда приходит на ум, что в нашей деревне Бруно скрывается, быть может, от закона, что когда-то он сотворил нечто неподобающее и теперь раскаивается. Мне не раз уже приходила в голову мысль, что я, наверное, обязан был сообщить о нем… кому-то, кто должен интересоваться подобными случаями, но… Не знаю, может, именно вот это, – такой же кивок в сторону церковных дверей, – меня и удерживает.

– Вы говорили, что и на исповеди он бывает постоянно?

– Да, но… – Священник поднял голову, посмотрев на Курта настороженно. – Неужто вы полагаете, что это Бруно убил моих прихожан? – Он вздохнул, неопределенно передернув плечами, потом покачал головой.

– Вряд ли. Но, как вы сами сказали, он – странный, а когда рядом со странными событиями обнаруживается странный человек, я хочу знать больше и о том, и о другом.

– Но ведь вы понимаете, что тайна исповеди… А впрочем, – перебил сам себя отец Андреас, решительно махнув рукой, – одно я могу вам сказать, коль скоро это было в простой беседе. Вот только не знаю, сильно ли вам это поможет что-то понять.

– Я слушаю, – подбодрил его Курт; тот вздохнул:

– Как я уже сказал – таким я его замечаю довольно часто; но однажды, это было месяца через два после его появления у нас, я видел, что Бруно не просто погружен в молитву, что ему скверно, и очень скверно. Я бы сказал, едва не до слез.

– Бруно?! – не скрывая изумления, переспросил Курт. – До слез – Бруно?!

– А я-то как был удивлен, брат Игнациус… Тогда я остановил его на выходе из церкви и почти принудил поговорить со мной – просто заслонив ему выход; не станет же даже такой, как он, отталкивать священника с дороги, поразмыслил я тогда. Я сказал ему, что исповедь спасительна, когда она полна, что забытый грех – одно, но сознательно утаенный – совершенно другое, это лишний грех само по себе. Я сказал, что, если что-то гложет его душу, он просто обязан (не перед кем-то, перед собою же!) облегчить свою совесть. Ведь правила Церкви, сказал я ему, запрещают мне раскрывать услышанное, даже если это что-то крамольное, если я узнал о нарушении закона человеческого – Божий закон велит мне молчать…

Отец Андреас и впрямь замолчал, тяжко воздыхая; подождав с полминуты, Курт поторопил его, нетерпеливо спросив:

– И что?

– И ничего. Сначала он посмотрел на меня таким взглядом, точно никак не мог понять, о чем это я говорю, а после просто засмеялся – так, знаете ли, безнадежно, как висельник, и ответил, что уж что-что, а совесть его в полном спокойствии. И все-таки оттолкнул меня с дороги, хоть и довольно… мягко.

Курт припомнил выражение лица бродяги при своем с ним разговоре – нагловатое, жизнелюбивое и вызывающее; что-то тут не вяжется…

– Что-то тут не вяжется, – повторил он вслух.

– Вот я и говорю – странный, – подвел итог отец Андреас, пожав плечами. – Ума не приложу, как мне с ним быть.

Курт улыбнулся, задумчиво качнув головой, снова посмотрел в лицо священнику:

– Вы серьезно относитесь к своему служению, как я посмотрю… И, думаю, неплохо знаете каждого здесь?

– Надеюсь, доносчика вы из меня делать не намереваетесь, майстер инквизитор? – насупился тот.

Курт вздохнул, отведя взгляд. Вот и началось.

– Отец Андреас, – терпеливо начал он, – от вас я такого ожидал всего менее. Ведь вы же сами, вот только сию минуту, говорили о том, что вам в голову приходила мысль сообщить законоблюстителям о том, что один из ваших прихожан, возможно, скрывающийся преступник. Значит, должны понимать, что столь нелюбимое в народе слово «донести», если без эмоций, означает всего только «dicere debentia dici»[25]. Мне не менее вашего было противно читать все то, что вы мне тогда вручили, – от большинства этих измышлений меня попросту мутило. Но если я буду спрашивать вас о чем-то или о ком-то сейчас, уж поверьте, это важно, и я не собираюсь, найдя первого удобного подозреваемого, повесить на него два убийства. Если бы я намеревался поступить именно так, то – вон, – опять кивнул Курт в сторону церкви, – удобнее не выдумаешь. А уж признания я б добился; нетрудно. Это – понятно?

Священник смотрел в сторону, слушая его лекцию; наконец, неловко улыбнувшись, вновь поднял голову, но глядел мимо собеседника.

– Не злитесь, брат Игнациус, – попросил он тихо. – Поймите и вы меня.

– Не могу, – отрезал Курт. – Вы сами-то себя понимаете ли? То, что сейчас вы рассказали мне о своем разговоре с Бруно, – что это? Уж не доносительство ли, по вашему разумению? Отец Андреас, уж вы-то будьте благоразумны, прошу вас.

– Спрашивайте, – обессиленно махнул рукой тот.

– Я вас не убедил… – Курт помолчал, глядя на понурое лицо священника, и вздохнул. – Ну, Бог с ним, оставим это до более удобного случая. Сейчас же, вопреки вашим ожиданиям, я не стану справляться, не замечали ли вы кого из прихожан ночью летящим верхом на свинье. Для начала я хочу знать, были ли у убитых враги? Может, ссора с кем-то из соседей накануне их гибели?

– А заметили, брат Игнациус, – грустно улыбнулся священник, – ведь вы ни разу не поинтересовались их именами?

Курт вспыхнул, отвернувшись, и молча уставился в траву у ног. «Выпускник с отличием, – мрачно подумал он, отчаянно злясь на себя, – мало того, что в беседе со свидетелем не задал вопроса о ранениях, вопроса разумеющегося, но даже не узнать имен жертв – это уже ни в какие ворота не лезет»…

– Не подумайте, что я вас упрекаю в жестокосердии, – поспешно продолжал отец Андреас, расценив, видимо, его молчание по-своему, – ни в коем случае! Я лишь хочу сказать, что такими они и были – непримечательными, никому не любопытными, и смерть их прошла для всего Таннендорфа незаметно. Вот, собственно, исчерпывающий ответ на ваш вопрос. Они никогда ни с кем не ссорились, потому что ни с кем не имели тесных отношений, у них не было друзей. Даже между собою эти два человека, в целом похожих, приятельских отношений не имели.