Арехин в Арктике - Василий Павлович Щепетнёв
— Я, кажется, вздремнула?
— Совершенно верно, вздремнули, — согласился Феликс.
— А Володя? Лев Давидович?
— Еще спят. Устали.
— Вы… Вы дошли до водопада?
— Нет, вернулись с половины пути.
— А чем это я перемазалась? — она указала на клейкую ленту, попыталась снять ее с кожи.
Арехин достал из буфета бутылку бренди, смочил салфетку, протянул Надежде Константиновне.
— Попробуйте так.
Дело пошло: мокрая лента снималась легко. Воздух пропитался спиртовым духом настолько, что оставаться трезвым не имело смысла. Арехин отыскал пузатые рюмки.
— Будете?
— На палец, не больше, — ответила Надежда Константинова.
— А вы? — повернулся он к Феликсу.
— Мне гусарскую порцию.
Себя Арехин тоже не обделил.
— С рождеством!
Часы показывали полночь.
— Пожалуй, переоденусь, — сказала Надежда Константиновна.
— Я провожу вас, — вызвался Феликс.
Ильич и Лев Давидович дышали ровно, цвет лица, насколько можно было судить в свете горного масла, у обоих оставался здоровым. Похоже, действительно обойдется.
Вернулся Феликс.
— Не тревожили? — он кивнул в сторону хода в подвал.
— Нет. Думаю, и не потревожат. Не должны.
Видно было, что Феликс хотел спросить, кто не должен, да почему, но — сдержался.
Через четверть часа спустилась и Надежда Константиновна.
Они сидели, изредка обмениваясь малозначащими фразами. К пяти утра очнулся Ильич, спустя час — Лев Давидович. Оба они помнили, что спускались в подвал на зов, а более — ничего.
Феликс рассказал о том, что было дальше.
— Значит, наши хозяева — разбойники? — Ильич стоял посреди зала, а Надежда Константиновна очищала его от ленты той же салфеткой. Бутылка бренди, правда, была уже третьей. — И вы убили Вальтера? — обратился он к Арехину.
— Я стрелял в Вальтера, — уточнил Арехин.
— А товарищ Валентин мёртв?
— Мертвее не бывает, — подтвердил Феликс.
— Да… Обращаться в полицию нам крайне нежелательно. Но что делать, что делать…
И тут в зал вошла Лотта.
— Вы встречали рождество? Как мило! А я немножко приболела. Вальтер же уехал в Цюрих, срочные дела. Мне очень жаль, но, боюсь, гостиницу придется закрыть дня на три, на четыре, — и она прошла на кухню.
— Она пришла снаружи, — шёпотом сказал Феликс.
— Кто их знает, местные подземелья, — пробормотал Арехин.
— Очевидно, что нам предлагают похоронить случившееся. Забыть. Вернуться на исходные позиции, — заключил Владимир Ильич.
— В данной ситуации это приемлемо, — Лев Давидович очищал себя сам. Винный дух стоял — хоть топор вешай.
— Ваше мнение? — Ильич повернулся к Арехину.
— Здесь убивают, — ответил Арехин. — Годами. Возможно, веками.
— И вы, как странствующий рыцарь, хотите в одиночку всё переменить?
— Нет. В одиночку — нет. Не потому, что не хочу. Не получится. Тут всё глубже, чем кажется на первый взгляд. И на второй. Глубже во всех смыслах.
— Иными словами, вы согласны с тем, что в сложившейся ситуации следует поступиться личными амбициями во имя главного дела? — Лев Давидович закончил чистку и бросил салфетку на пол.
— Я согласен, что вам следует отсюда выбраться, и поскорее. Да и мне тоже.
— А Валентин? Мы оставим Валентина в подземелье? — спросила Надежда Константиновна.
Арехин посмотрел на неё. Похоже, память потихоньку возвращается.
— Не уверен, что в той камере остались какие-либо следы. Зато уверен, что спускаться нам туда не стоит. У вас есть еще патроны, Феликс Эдмундович?
— Нет. Только те, что в пистолете. Но ведь Лотта…
— И Лотта, и Вальтер — это вершки. Мы ничего не знаем о размерах подземелья. И о том, что в нём происходит. Ведь не Лотта и не Вальтер превратили вашего товарища в то, что мы видели.
— Кто же тогда?
— Чтобы это узнать, требуется послать в подземелье целый отряд храбрецов, с фонарями и пулемётами. Глядишь, кто-нибудь и вернулся б, рассказал. Но никто бы ему не поверил.
— Отряду хорошо вооруженных храбрецов мы найдём лучшее применение, — проворчал Лев Давидович.
Залаяла бульдожка. В холл вошел возница.
— Я слышал, господа собираются в Майринген?
— Господа собираются, — подтвердила появившаяся из кухни Лотта.
Спустя два часа они впятером сидели в привокзальной кофейне, пили кофе по-венски, а перед Арехиным и Надеждой Константиновной были еще и пирожные «безе».
— Что вы собираетесь делать? — спросила Арехина Надежда Константиновна.
— Вернусь в Россию.
— А в России?
— Буду учиться. Потом найду работу. Или она найдет меня.
— Полагаетесь на случай?
— Считаю, что жизнь сложнее наших представлений о ней. Готовишься к одному, а случается порой совсем другое.
— Случается и третье, — сказал Ильич. — А пока учитесь, учение — дело нужное.
Остальные молча кивнули, словно знали нечто, Арехину пока недоступное.
Впрочем, он тоже знал нечто, недоступное им. Лучше бы ему этого не знать, но тут уж ничего не поделаешь.
А в Майринген он ещё вернется. Когда-нибудь.
6
— А что потом? — спросила Анна-Мария.
— Потом уехали литераторы, а спустя полтора часа — я.
— А эти… Лотта и Вальтер? Ты их оставил в покое?
— Пришлось. Я мог подать заявление в полицию, но, во-первых, без свидетелей проку от этого было бы чуть, а, во-вторых, привлекать Ленина сотоварищи в свидетели я не хотел: Владимир Ильич ясно дал понять, что положение их в Швецарии щекотливое, и что героями кровавой сенсации быть им никак невозможно. Вот и получился цугцванг: что ни делай, всё бесполезно.
— И люди продолжают погибать?
— Месяц спустя я написал анонимное письмо в кантональное управление полиции, в котором сообщил, что я чудом спасшаяся жертва содержателей отеля, в общем, расписал происшествие прямо в духе мадам Радклиф, но вряд ли письмо возымело действие. Да я и не ждал, что возобновят расследование, думал лишь — станут приглядывать.
— И?
— И всё. За исключением того, что я тогда крепко уяснил, каково положение иностранца в чужой стране. Всё хорошо, покуда всё идет хорошо, но мельчайший сбой — и часы идут скверно.
— Кстати, о часах: ты говоришь они как-то странно шли в гостинице.
— Часы были в порядке. Время шалило.
— Но почему?
— Так бывает. Время то тянется нескончаемо, то летит быстрее падающей звезды. Вот и сейчас, который теперь
