Дело о нападении на славных рыцарей Римара и Феррата (СИ) - Куницына Лариса

Подняв голову, он увидел в дверном проёме женский силуэт в чёрном платье и бордовой пелерине, потом заметил наведённый на него маленький арбалет и, наконец, поднял взгляд, чтоб увидеть её лицо. Он медленно выпрямился, вглядываясь в знакомые и при этом такие чужие черты. Она была рыжей и высокой, её бледное лицо словно светилось в темноте, а большие синие глаза смотрели на него с ненавистью.

— Адалина? — тихо спросил он, хотя сам не верил в это.

— Ты помнишь её? — тихо проговорила она, не отрывая от него пылающего взгляда. — Мою младшую сестру, которая доверилась тебе и погибла под топором палача, как колос, подрезанный серпом? Юная девочка, любившая тебя всем сердцем. Я говорила ей, что это безумие, что ты лишь играешь её сердцем, и у вас нет будущего, но она не слушала меня. Она смеялась звонким счастливым смехом и твердила: «Он любит! Он не предаст!» Ты предал и бросил её одну на растерзание воронам. Ты погубил репутацию моей семьи! Моя сестрёнка, маленькая Адалина умерла, мать слегла от горя, отец замкнулся в тоске, а мой брат… У него больше нет будущего! Никто не возьмёт его на службу! И всё из-за тебя…

— Верно, — проговорил он. — Из-за меня. Значит, ты Белона Норан, её сестра. Это ты мстишь мне за её смерть.

— А ты как думал? Что я позволю тебе жить здесь в собственном доме, крутиться у трона, ловя подачки короля, наслаждаться семейным счастьем с новой рыжей пассией и плодить новых де Сегюров? Я хотела разрушить твою жизнь, но у меня уже нет на это времени! Я просто заберу её!

Она подняла арбалет выше, чтоб прицелиться, и в этот миг что-то мелькнуло за её спиной, а потом наверху появилась розовая алкорская ваза и со всего размаху опустилась ей на голову. Она пошатнулась, арбалет со стуком упал на пол, а следом рухнула и она. Над её неподвижным телом со скорбным выражением на лице стояла Мадлен.

— Я пришла, чтоб забрать игрушки Валентина, — обиженным тоном проговорила она, — он всё время плачет. Эта девушка… Она твоя любовница?

— Нет, — ответил он и, подойдя, присел рядом, глядя на бледное лицо алкорки. — Я увидел её впервые, но знал её сестру. Она умерла по моей вине.

В холле раздались голоса и по лестнице застучали сапоги.

— Что случилось, ваша светлость? — крикнул Эдам, подлетев к ним, и замер, глядя на женщину, неподвижно лежащую в окружении розовых черепков. — Кто это?

— Та рыжая, которую мы искали. Отправляйтесь на улицу, разыщите стражников и пришлите их сюда, после этого сообщите во дворец, что те, кого мы разыскивали, здесь.

— И тот книжник? — Эдам заглянул в комнату и увидел скорчившегося на полу Кляйна. — Вы сами справились с ним. Простите, что мы задержались. Два головореза поджидали нас в конюшне. Одного я огрел ведром, а второй собирался напасть, но заметив, что остался один, попытался сбежать. Мы догнали его на площади, надавали тумаков и притащили обратно. Они лежат там, связанные вожжами.

— Это заняло некоторое время, — смущённо кивнул Шарль и, поклонившись хозяйке, пихнул Эдама локтем.

— Ах, да, стражники, — кивнул тот, и они направились к лестнице.

Белона была жива, хоть и без сознания, и Марк на всякий случай связал и её. Мадлен наблюдала за всем этим молча, а потом проговорила:

— Я возьму куклу Валентина и пойду.

Он смотрел, как она идёт к дверям детской, а потом произнёс:

— Ты же говорила, что любишь меня. Неужели ты оставишь меня наедине с этой болью?

Она обернулась, и он увидел, что по её лицу текут слёзы.

В доме по-прежнему было тихо. Стражники уже увезли в замок проникших в дом барона де Сегюра злоумышленников, вернулся из дворца Монсо, которого выманили туда подложным приказом хозяина немедля явиться. Остальные слуги пока не появились, и Марк сам растопил камин в маленькой гостиной на нижнем этаже.

Он сел в кресло рядом и устало посмотрел, как весело пляшет на поленьях яркое пламя. В соседнем кресле на самом краешке примостилась печальная Мадлен. Она сидела, виновато опустив голову, и теребила пальцами небольшую сумочку-кисет из чёрного бархата, расшитую золотыми розами.

— Ну, скажи, наконец, кто же ты такая? — спросил он, не отрывая взгляда от огня.

— Я Мадлен де Тур, урождённая де Вильфор, — ответила она и, встретив его мрачный взгляд, с мольбой добавила: — Это правда, Марк. Позволь мне всё объяснить, пожалуйста. А потом решай, что будешь делать дальше. Я приму любое твоё решение, скажешь уйти — уйду.

— Ладно, говори, — разрешил он, снова вернувшись к созерцанию огня.

— Наш род де Вильфоров очень древний и славный, первым бароном был оруженосец короля Анри Золотое Копьё, получивший этот титул за отвагу и верность. Тогда же ему был дарован феод и город Вильвер. Но впоследствии звезда Вильфоров начала закатываться, мои предки беднели, теряли земли, Вильвер снова отошёл к королю. И, в конце концов, у нас осталась лишь узкая полоска земли, зажатая между королевскими владениями и наделами соседей, где умещается только старый замок, небольшая деревня и огороды. Это всё, что осталось у отца от славного прошлого, да ещё серебряный гербовый щит первого барона де Вильфора, который висит в большом зале. Матушка много раз уговаривала отца продать его, чтоб собрать нам с сёстрами приданое, но он не соглашался. В семье трое детей и все девочки, отец хотел сына, чтоб тот продолжил род, но не сложилось. К тому же и выдать замуж дочерей без приданого в наших краях очень трудно, будь они даже писаными красавицами.

Старшая сестра Эмили долго ждала своего жениха, отец надеялся выдать её за барона, но, в конце концов, согласился на обычного рыцаря. Она вышла замуж за нашего соседа кавалера де Плесси, человека небогатого, но хозяйственного и доброго. Второй на очереди была моя сестра Флоретта. Она красавица, не то что я, но никто не сватался к ней, а отец наш придерживается старомодных взглядов и считает, что пока не выйдет замуж средняя сестра, младшей об этом и думать нечего. Годы шли, Флоретте уже исполнилось семнадцать, но никто не брал её в жёны, я думала, что так мы с ней и останемся старыми девами в своём замке.

Но однажды в грозу к нам попросился на постой молодой человек благородной наружности. Это был Филипп де Тур из Сен-Марко. Он промок под дождём и к утру слёг в горячке. Мы с Флореттой ухаживали за ним, и я в него влюбилась. Он казался мне таким красивым и утончённым по сравнению с нашими провинциальными рыцарями, он так красиво говорил и пел романсы. Он сказал, что любит меня и просил моей руки у отца. Но тот, выяснив, что у Филиппа нет замка и земли, отказал ему. И тогда он уговорил меня сбежать с ним. Ты не представляешь, как мне хотелось выбраться из этого маленького бедного замка, да ещё жить с любимым, который клялся, что я для него дороже целого мира. И я согласилась. Мы уехали в Вельвер и в магистрате заключили брак. Я нашла среди бумаг Филиппа грамоту об этом, — она торопливо открыла свою сумочку и вытащила оттуда свёрнутую в несколько раз бумагу, чтоб передать Марку, но он даже не пошевелился.

Вздохнув, она сунула её обратно и продолжила печально:

— Я оказалась такой дурой! Не я была нужна Филиппу, а моё приданое. Сразу после церемонии он потащил меня обратно в замок отца и стал требовать, чтоб тот выплатил ему пятьсот марок. Когда отец сказал, что у него нет денег, он нагло заявил, что тогда он должен продать серебряный щит Вильфоров, чем привёл отца в ярость. Он выгнал нас из замка и отрёкся от меня. Ты же знаешь, что когда кого-то изгоняют из семьи или общины, то подревнему обычаю проводят ритуальные похороны. Даже с королём Арманом, я слышала, поступили так же… Вот тогда в семейном склепе и появилась та плита. И я осталась совсем одна.

Филипп сразу утратил ко мне интерес. Мы вместе приехали в Сен-Марко, и выяснилось, что у него ничего нет, даже крыши над головой. Его отец, смотритель крепостных стен де Тур тоже не пустил нас на порог. Мы поселились в крохотном домике старой няни Филиппа на улице белошвеек. Только она была добра ко мне в те годы. Муж почти не появлялся в доме, и приходил лишь для того, чтоб забрать деньги, которые я с таким трудом зарабатывала шитьём. Родился Валентин, я с утра до вечера шила, пока няня присматривала за малышом. Иначе мы бы просто умерли с голоду. А потом Филипп умер. Он был у своей любовницы, когда вернулся её муж, и так перепугался, что как был в постели без одежды, так и выпрыгнул из окна на втором этаже, и сломал себе шею. Он пролежал там всю ночь на потеху поздним гулякам, пока его не нашёл патруль городской стражи. Это был такой позор, на его похоронах те немногие, что явились проводить его, смеялись за моей спиной, а его отец, даже не подошёл ко мне, одарив таким презрительным взглядом, словно это я погубила его сына.