Никита Аверин - Охота на Нострадамуса

— Чертова страна.

А что бы он сделал? Заступился за девушку? Тоже мне, герой. А если это проститутка (на первом этаже располагался дешевый бордель, который крышевали местные копы, а основной контингент составляли работники ближайшего порта, да всякая неприметная шушера, совавшая сюда нос, когда начинали водиться деньги), которой вдобавок уже наверняка заплачено — среди определенного контингента ночных бабочек, особенно приезжих такая мера расчета была обычной нормой. А ввязываться в драку с сутенером, наверняка дежурившим на лестнице, или что еще хуже, с дружками, в машине на улице и которые сорвутся, только подай условный сигнал, не было ни сил, ни желания. Это не его дело. Каждому свое.

Осторожно отодвинув занавеску, Дениел быстро оглядел двор. Внизу громко хлопнула дверь и в ярком пятне мягко переливающегося света от вывески, опережая девушку, протянулась ее длинная тень. Следом появилась невысокая девчонка с рыжей копной волос, явно парике, и еще более коротком вульгарном платьице с блестками, которое вкривь и вкось сидело на подростковой угловатой фигурке, вызывая скорее жалость, чем вожделение. Все ясно — первый выход. Не справилась. Она пошла к машине, где поджидали подельники, капризно отбиваясь туфлей, на которой сломанным пальцем болтался каблук, от вьющегося кругом разъяренного сутенера, что-то кричавшего то ей и изредка переключаясь на открывавшего дверь громиле, потрясал кулаком из которого во все стороны торчали мятые купюры. Проститутка прихрамывала и громко всхлипывала. Видимо — торопясь по лестнице подломила каблук. Дениел вздохнул, девчонке на вид было не больше шестнадцати. Мотылек, когда же ты себе подпалил крылышки, устремившись на обманчивый огонек сытости и богатства. А может это, наоборот, тот самый последний рубеж. Край чудовищной пропасти, с которого отчаявшийся человек делает последний шаг, хватаясь за мифическую надежду. И вот несчастный ребенок не смог.

А сколько было бы сейчас его собственной дочери? Двадцать с чем-то? Ближе к тридцати? Какой бы она выросла? Конечно же, умной и красивой — какой нормальный отец будет желать чаду обратного. А еще у нее будут глаза матери. Были бы… Вот она кончает колледж, устраивается на работу, встречает того самого парня и выходит замуж. Рожает детей. Отпустил бы он ее? Любой отец втайне всегда ревниво уверен, что он единственный и главный мужчина в жизни дочери. А тут набегут. Конечно же набегут, он уверен — ведь она бы была настоящей красавицей. Но она выберет самого лучшего. Как бы нянчил внуков, подшучивая над зятем в воскресное барбекю. Теперь это уже не важно. Несущаяся перед глазами лента несуществующих воспоминаний резко оборвалась как недоснятая пленка шестнадцатимиллиметровой хроники. Их нет. Больше нет.

В это момент внизу снова хлопнула входная дверь, и в круге света возник неудачливый растрепанный клиент. Он что-то несколько раз крикнул вслед садящей в лимузин девушке и напоследок плюнул. Захлопнувший дверь громила сунул руку за отворот расстегнутого пиджака, и в свете уличного фонаря угрожающе мелькнул пистолет. Клиент испуганно скрылся за дверями, и на улицу снова опустилась гулкая тишина. Ночной город жил собственной жизнью. Дениел невольно ухмыльнулся, но тут же погрустнел, чувствуя, как предательски опускаются руки. Только что разыгравшаяся сценка напоминала фрагмент из какой-нибудь бродвейской постановки. Последний раз он выбирался что-нибудь посмотреть вместе с женой. Кажется, это был мюзикл «Кошки». В другой жизни. Давным-давно.

Потом были смерть и похороны. Пропажа дочери, которую бесчеловечно замучил неизвестный маньяк. Отказ страны и конторы, службе которым он посвятил почти всю свою жизнь в нежелании помочь и разобраться. Невозможность ничего изменить, хотя кое-кому достаточно было в прямом смысле протянуть руку, чтобы пустить время вспять. Первые дни Дениел метался как раненый тигр, окруженный охотниками. Алкоголь и бессонные ночи после драк в придорожных барах. Укрывательства, прятки с полицией. Полный отказ от прошлой жизни, которая и так была разрушена, в одночасье сгорев дотла. Зачем он бежал. От чего? Охваченный горем и ужасом он слишком поздно спохватился, что именно своим побегом сделал себя подозреваемым номер один во всех списках особо опасных разостланных в каждый штат полицией и фэбээр.

Он вернулся в комнату. Проверив пустую бутыль, посмотрел на часы. До следующего поезда оставалось пятнадцать минут. Черт! Может, хоть в этот раз ему удастся быстрее заснуть? На кой черт гонять электрички среди ночи, если все равно ни у кого кроме самых последних олухов и бомжей в это время не имеется желания кататься с наркоманами и слоняющейся алкашней, готовых наброситься на любого кто просто окажется не по нраву. Или полиция, таким образом, перевыполняет план, превращая дребезжащие вагоны в подобие клейкой ленты на кухне, которая под утро сплошь усыпается трупиками зазевавшейся мошкары.

Дениел снова лег, и закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Спать. Ему нужен отдых. Необходим. Самая муторная и суетливая часть плана позади, и теперь за него буду работать другие. Он надеялся что будут, иначе все труды последних нескольких месяцев просто пойдут насмарку. Но в этом и заключалось самое сложное. В координации. Фарид обещал заехать за ним в шесть. А значит нужно заставить себя поспать.

Поезд все не шел, Дениел закрыл глаза и постарался расслабиться, как его учили еще во время подготовки в армейском корпусе. Абстрагировавшись от внешнего мира, он постарался максимально сконцентрироваться на внутренних ощущениях. Через несколько минут уличные шумы потускнели, а затем и вовсе исчезли, словно на голову надели мешок. Через некоторое время откуда-то стал наплывать тягучий непонятный звук, и отчаянно пытавшийся заснуть Дениел испугался. И это был не свист гудка или стук колес приближающейся электрички, продиравшейся сквозь вяло текущее сознание. К этому просто нельзя было приготовиться, ибо каждый раз, когда это случалось, его охватывало ощущение абсолютной реальности. Сон или явь. Сон или явь. Снова навязчивый назойливый кошмар, от которого он все никак не мог избавиться.

— Нет, ну пожалуйста, — едва ворочая губами, словно в пьяном забытьи едва слышно пробормотал он. — Только не сегодня. Нет. Не сейчас…

Кровать под ним растворилась, и Дениел ощутил как неведомая сила, бережно подхватив, увлекает его куда-то в сторону. Словно дыхание ветра, задумчиво кружит на поверхности озера опавший осенний листок. Уже заранее зная, где окажется, Дениел открыл глаза…

В лесу стояла абсолютная тишина. Густая, гипнотизирующая. Обхватистые стволы громадных раскидистых сосен ровными рядами, будто иссушенные временем руки стариков тянущихся к Богу, стояли во всех направлениях, насколько хватало глаз, сливаясь в однородное размытое пятно вдалеке. Словно монолитные колонны, подпирающие невидимый свод, где-то над головой. И мох. Бугристый ковер густого белого мха, из которого то тут, то там, словно нарывы на прокаженной коже возвышались ярко-красные головки непонятных грибов. Прислушавшись к собственному дыханию, клубами растворявшемуся в неподвижном пространстве, набрав побольше воздуха, Дениел крикнул куда-то вверх, как проделывал уже много раз: