Ребекка Кантрелл - Ночная охота (сборник)

Взгляд ее смягчился, теперь в нем читалась мольба. Девочка постепенно прекратила борьбу. Вырвав у солдат одну руку, она протянула ее за куклой.

Стоило пальцам прикоснуться к игрушке, как тело ее обмякло, как будто она приняла свою участь, смирилась с тем, что ей не уйти от неизбежного. Как когда-то в далеком детстве, кукла стала ее единственным утешением, ее верной наперсницей. Она не желала уходить во тьму одна. Поднеся тряпичную фигурку к лицу, Азува прижалась носом к носу куклы, как будто это могло принести ей облегчение.

Елеазар сделал знак солдатам, чтобы те отошли, а сам поднял девочку с пола. Он прижал ее холодное тельце к своей груди, и она в свою очередь, как когда-то в детстве, доверчиво прильнула к нему. Елеазар мысленно молил Господа даровать ему силы сделать то, что от него требует долг.

Камень, зажатый в свободной руке, напомнил ему о его клятве.

Стоявший чуть в стороне от них старик в мантии принялся нараспев читать древние заклинания, призванные связать небеса со своей жертвой. Произнося священный текст, он щепотка за щепоткой подбрасывал в огонь благовония. Тем временем наверху римляне проломили ворота, и защитники крепости лишили себя жизни.

Сейчас здесь тоже прольется кровь; она искупит ту, что пролилась наверху.

Держа в руке камень, Елеазар отнес девочку на несколько шагов, к открытому саркофагу. Тот уже был наполнен почти до краев – в нем, поблескивая, тихо плескалась жидкость. Он должен был выступить в роли миквы – ритуальной ванны для тех, кто хочет очиститься.

С той разницей, что вместо освященной воды саркофаг был наполнен вином. Вокруг него на полу стояли пустые глиняные кувшины.

Подойдя к нему почти вплотную, Елеазар заглянул в его глубины. В свете факелов вино казалось кровью. Азува уткнулась лицом ему в грудь. Он сглотнул застрявший в горле комок.

– Давай, – приказал главный.

Елеазар в последний раз прижал к себе детское тельце. Азува всхлипнула. Он посмотрел на темный квадрат двери. Он все еще мог спасти ее тело, но только ценой ее души. И своей тоже. Спасти ее душу могло лишь то, что сейчас произойдет.

Старший по рангу солдат взял у него из рук Азуву и, вознеся над открытым саркофагом, затем начал медленно опускать ее к кроваво-красной поверхности. Глядя глазами, полными ужаса, девочка по-прежнему прижимала к груди куклу.

До поверхности винной купели оставался буквально дюйм. Солдат остановился и посмотрел в глаза Елеазару. Тот протянул было к девочке руку, но затем убрал.

– Благословен будет наш отец небесный, – тем временем произнес старик в мантии.

Наверху, над ними, прекратилось пение. Азува, как будто это услышав, слегка повернула голову. Елеазар представил себе, как песок пропитывается кровью, как та просачивается сюда, в сердце горы. Всё. Довольно тянуть. Сейчас или никогда. Тем, что сейчас свершится, они запечатают эту гробницу.

– Елеазар, – произнес старик-жрец, – пора.

Елеазар протянул вперед руку, в которой был зажат бесценный камень. Его священная тайна – вот то единственное, что было способно подвигнуть Елеазара на исполнение своего долга. Он даже не чувствовал его веса. Если что-то и напоминало о себе болью в груди, так это сердце.

– Это должно свершиться, – произнес старик в мантии, правда, негромко.

Елеазар промолчал. Так было легче. Он шагнул к девочке.

Главный солдат опустил ее в вино. Худенькое тельце какое-то время извивалось в темной жидкости, тонкие пальчики хватались за края саркофага. Красная жидкость перетекла через край и пролилась на пол. Ощущая на себе взгляд ее глаз, полный мольбы и немого укора, Елеазар опустил ей на грудь камень и нажал. Тяжесть камня и сила его руки утопили детское тельце еще глубже.

Азува больше не сопротивлялась, лишь прижимала к груди куклу. А затем и вообще притихла и лежала недвижимо, как будто жизнь уже покинула ее. Но ее немые губы шевелились, произнося слова, которые исчезали вместе с ее лицом, что погружалось все глубже и глубже.

Каковы они были, ее последние слова?

Елеазар знал, что этот вопрос будет преследовать его до конца его дней.

– Прости меня, – выдавил он. – И прости ее.

Рукава его туники пропитались вином, отчего защипало кожу его рук. Но он продолжал удерживать недвижимое тельце, пока не отзвучали слова молитвы.

Эти минуты показались ему вечностью.

Наконец он убрал руки и выпрямился. Азува осталась лежать на дне саркофага, придавленная тяжестью священного камня. Теперь она навсегда его про́клятая хранительница. Елеазар молился, чтобы содеянное им очистило ее душу, даровав прощение за то зло, что в ней поселилось.

Моя маленькая Азува.

Он без сил рухнул рядом с саркофагом.

– Запечатайте его, – приказал старик.

Каменная плита, которую заранее сняли при помощи веревок, снова легла на место. Солдаты намазали края крышки смесью извести и золы, навсегда скрепив ее с саркофагом.

Елеазар прижал ладони к стенке вечной темницы Азувы, как будто надеялся, что тем самым принесет ей утешение. Впрочем, оно ей больше не нужно.

Он прижался лбом к холодному, бездушному камню. Разве был у него выбор? То, что он сделал, послужит высшим целям. Увы, понимание этого не облегчило боль. Ни его, ни ее.

– Пойдем, – окликнул его старик в мантии. – Мы исполнили свой долг.

Елеазар сделал надрывный вдох, набирая полную грудь затхлого воздуха. Солдаты кашлянули и, шаркая ногами по каменному полу, потянулись к выходу. Он же остался стоять рядом с ней посреди сырой пещеры.

– Здесь нельзя оставаться! – крикнул от двери старик. – Ты должен пройти иной тропой.

Елеазар, почти ничего не видя перед собой, ибо глаза ему застилали слезы, спотыкаясь, побрел на звук его голоса.

Как только они уйдут отсюда, вход в пещеру будет замурован. Ни одна живая душа не догадается, где он был. Любой, кто попробует в нее войти, обречен.

Елеазар поймал на себе взгляд старика.

– Ты сожалеешь о своем обете? – спросил тот. В голосе его прозвучало сочувствие, но слышались в нем и стальные нотки.

Именно эта твердость и снискала ему его имя. «Петр», иначе «камень», так назвал его сам Христос, сделав апостолом, опорой и фундаментом новой церкви.

– Нет, не сожалею, – ответил Елеазар, встретив его твердокаменный взгляд.

Призирает на землю, и она трясется;

Прикасается к горам, и дымятся.

26 октября, 10 часов 33 минуты по местному времени

Кесария, Израиль

Доктор Эрин Грейнджер легонько провела по древнему черепу своей самой мягкой щеточкой, а когда пыль осела, зорким глазом ученого вгляделась в него, подмечая тонкие соединения костей, открытый родничок. Затем ее глаза оценили степень мозолистости. Похоже, что череп принадлежал новорожденному младенцу, и, судя по расположению тазовых костей, – мальчику.