Лорен Бьюкес - Сияющие

– Ты мою мать видел? С ней бы любой подсел. Хотя я особенно не увлекалась.

– Ты зря все переводишь в шутку. Так сразу видно, что ты чего-то избегаешь.

– Годы работы в отделе убийств превратили его в знатока человеческой природы, философа жизни, – произносит Кирби, понизив голос на пару октав, как в кинотрейлерах.

– Вот опять. – У него щеки горят. Она жутко его раздражает.

Так было в первые годы работы, когда он сразу после университета попал в отдел светской хроники к старой крысе Лоис, которую так бесило его присутствие, что она всегда обращалась к нему только в третьем лице, типа: «Джемма, объясни этому мальчику, как нужно составлять свадебные объявления».

– Я была трудным подростком. Начала ходить в методистскую церковь, и это бесило мою мать. По ее мнению, лучше бы это была синагога. Я возвращалась домой преисполненная благочестия и прощения, смывала в унитаз ее травку, а потом часа три мы отчаянно старались перекричать друг друга. В результате она уходила и возвращалась только на следующий день. Все было так отвратительно, что я ушла жить к пастору Тодду с женой. Они как раз решили устроить нечто вроде реабилитационного центра для трудных подростков.

– Готов спорить, он пытался запустить руку тебе в трусы?

– С чего ты взял? – Она мотает головой. – Не все церковники – педофилы. Это были замечательные люди, но чуждые мне. Слишком серьезные. Очень хорошо, что они хотели изменить мир, но я не хотела быть для них подопытным кроликом. Ну а потом пошли конфликты с пастором, я же безотцовщина.

– Да, понимаю.

– В этом суть религии – жить, оправдывая надежды, возложенные на тебя большим папочкой с небес.

– И кто у нас философ-любитель?

– Спокойно, это теология. Короче, со мной это не сработало. Я думала, что очень хочу равновесия и стабильности, а они оказались смертельно скучными. Ну я и развернулась на сто восемьдесят градусов.

– Попала в дурную компанию.

– Я сама стала дурной компанией, – усмехается Кирби.

– Под воздействием панк-рока. – Дэн шутливо поднимает полупустую бутылку, провозглашая тост.

– Это точно. Я видела немало людей под наркотой. Тот мужик таким не был. – Кирби замолкает.

Но Дэн разбирается в такого рода паузах. Это как стакан, балансирующий на самом краю стола вопреки законам физики. Вот только есть одно «но»: гравитация побеждает всегда.

– Есть еще кое-что. В полицейских отчетах, но в газеты не попало.

«Вот оно!» – подумал Дэн.

– Так часто делают: опускают важные детали, чтобы развести звонки сумасшедших и действительно важные зацепки.

Он допивает остатки пива, избегая смотреть ей в глаза и боясь слов, которые вот-вот сорвутся с ее губ, и чувствуя, как растет в горле комок вины за то, что он так и не удосужился прочитать заключительные статьи по делу.

– Он кинул в меня чем-то. После того как… Зажигалка, черная с серебром, винтажная такая, в стиле арт-нуво. С гравировкой «В. Р.».

– Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет. Полицейские пытались соотнести с возможными подозреваемыми или жертвами.

– Отпечатки?

– Были, конечно, но смазанные и непригодные. Как всегда.

– Может, какой-нибудь дряхлый скупщик краденого, если пальчики были в базе.

– Их не смогли идентифицировать. И еще, предвосхищая твой вопрос: я уже обзвонила по телефонному справочнику всех В. Р. в Чикаго и окрестностях.

– Ничего больше не известно?

– Я описала зажигалку коллекционеру на рекламной презентации, и он сказал, что это, скорее всего, «Ронсон принцесс делайт». Не самая редкая штучка, но тянет на пару сотен баксов. Он показал мне одну из той серии, 1930-х или 1940-х годов. Сказал, что может продать за двести пятьдесят долларов.

– Двести пятьдесят баксов? Мне пора менять работу.

– «Бостонский душитель» связывал девушек нейлоновыми чулками. «Ночной преследователь» оставлял на месте преступления пентаграммы.

– Ты слишком увлеклась темой. Так свихнуться можно, постоянно копаясь у них в головах.

– А иначе выдворить его из своей собственной не получается. Задай мне любой вопрос. Обычно они начинают в возрасте от двадцати четырех до тридцати лет и продолжают убивать, пока их не поймают. Как правило, это белые мужчины. У них ярко выраженный недостаток эмпатии, что обычно проявляется в виде либо асоциального поведения, либо очарования, основанного на предельном эгоцентризме. Богатая история насилия: кражи со взломом, издевательство над животными, неблагоприятные семьи, трудное детство, сексуальное преследование. И отсюда не следует, что они изгои. Некоторые были уважаемыми членами общества, с семьей и детьми.

– Да, и соседи всегда в шоке: ведь они улыбались, махали ручкой милому парню из дома рядом, пока тот выкапывал у себя во дворе пыточную камеру. – У Дэна в душе есть специальное укромное место для презрения к людям, которые никогда не вмешиваются. Оно появляется, когда видишь слишком много случаев домашнего насилия. А по статистике это самое распространенное преступление.

Кирби подходит и присаживается на диван рядом с ним, пружины жалобно скрипят. Вытягивает руку, чтобы взять оставшуюся бутылку пива, но тут вспоминает, что оно безалкогольное. Потом все-таки берет. Предлагает:

– Поделимся?

– Нет, мне хватит.

– Он сказал, что это от него на память. Не мне, конечно, – у мертвых памяти нет. Он имел в виду родственников, или копов, или общество в целом. Это он так насмехается над миром. Потому что уверен, что мы его никогда не поймаем.

Впервые за все время в ее голосе звучит надтреснутость, и Дэн старается тщательно подбирать слова. Как все-таки странно вести подобный разговор на фоне взлетающих с трамплина лыжников в немом телевизоре.

– Не обижайся, но я хочу тебе сказать, – начинает он, потому что понимает, что должен это сделать. – Это не твое дело, детка, бегать и ловить убийц.

– Значит, просто не обращать внимания? – Она опускает обмотанный вокруг шеи шарф в черно-белый горошек и обнажает шрам через всю шею. – Ты это хочешь сказать, Дэн?

– Нет, конечно.

«Ты никогда не сможешь забыть. И никто не сможет. Просто перешагни через это, иди дальше», – обычно говорят в таких случаях. Но в этом убогом мире разные дебилы говорят так чуть ли не каждый божий день, и от этих слов уже блевать хочется.

Он возвращается к теме разговора:

– Ладно, значит, в этих вырезках ты пытаешься найти упоминание о подобных вещицах? Антикварных зажигалках?

– Именно. – Девушка поправляет шарф. – Правда, они не антикварные, им меньше ста лет. Винтажные.