Прямой контакт - Никита Велиханов
— Виталий.
— Ну вот, значит, завтра, Виталий, и приходи. Сети или спиннинг хотя бы есть у тебя?
— Есть, — ответил Ларькин, на этот случай он захватил с собой складной спиннинг.
Остаток дня Виталий провел, гуляя по селу и заходя в попадающиеся на пути дома. Митяевцы оказались на редкость словоохотливым и гостеприимным народом. Из разговоров с местными жителями Виталий узнал, что раньше Митяево было довольно богатым селом, поскольку рыбный промысел процветал, митяевская артель план всё время перевыполняла, и премиальные, помимо вполне приличной зарплаты, выплачивались регулярно. Теперь же жизнь пошла другая, каждый за себя, рыбколхоз как бы существует, но всё это только на бумажке, а на самом деле никому ничего не нужно, и зарплату митяевцам задерживают на целых полгода. ещё Виталия предупредили, что теперь в селе стало небезопасно и что, выходя на рыбный промысел, нужно бы с собой если не ружьишко, то хоть топорик прихватить.
Местный фольклор своим разнообразием Виталия не побаловал. Почти во всех домах ему рассказывали о таинственных исчезновениях рыбаков, и почти все объясняли это загадочное явление или проделками водяного, или разборками с приезжими браконьерами. Причем старики по большей части высказывались за водяного или, в крайнем случае, за какую-то другую безымянную нечистую силу, а молодые настаивали на криминальных причинах случившегося.
О хлыстовском корабле говорили разное; например, что хлысты, собравшись всей общиной, якобы занимаются свальным грехом, причем рассказчики так красочно описывали подробности, что Ларькин совершенно уверился в том, что сексуальная революция в Митяево уже свершилась. В этом месте Виталий обычно и произносил заранее заготовленное: «Помедленнее, пожалуйста... Я записываю», — вызывая у рассказчиков смех. Смеялись они, в общем-то, напрасно. Капитан, действительно, записывал их рассказы, причем с хорошим качеством, потому что миниатюрный микрофон был встроен в колпачок авторучки, которой он размахивал. Были среди митяевцев и ярые противники сектантства, которые считали, что хлысты — богоотступники и с нечистым водятся, были и сочувствующие, считающие, что если вера их никому жить не мешает, то и пусть себе на здоровье верят в кого угодно.
До дома Григорьевны Виталий, сытый и довольный прошедшим днем, добрался уже к вечеру. Григорьевна, несмотря на протесты, усадила-таки Виталия пить чай с плюшками и пообещала с утра пораньше разбудить и даже собрать в дорожку какой-нибудь провизии.
На следующий день в пять часов утра Ларькин, вооруженный спиннингом и заботливо врученными Григорьевной пирожками, уже был у Андрюхи. Горохов поджидал его, сидя на крылечке и дымя папиросой.
— Пришел? А я, честно говоря, думал, что проспишь. Ну, пошли. — Андрюха поднялся и пошел вперед, Ларькин чуть отстал, осматриваясь.
— Одного я не пойму, — сказал Андрюха, сбавляя шаг так, чтобы идти рядом с Виталием, — зачем тебе эта рыбалка. На пятьдесят рублей здесь столько рыбы накупить можно, что за неделю не съешь.
— Самому-то приятнее поймать. Ведь в рыбалке, насколько я понимаю, важнее процесс, а не результат.
— Ну, это только для вас, городских. Я этой рыбы за свою жизнь столько наловил, что мне на неё уже смотреть тошно.
— Понятно, ведь это твоя работа. А мне будет в кайф. Давно мечтал: побыть одному, в свое удовольствие поудить рыбку. Вода, тишина, комарики...
Андрюха усмехнулся и снова ускорил шаг. До берега они добрались минут за пятнадцать. Андрюха велел Виталию залезть в лодку, потом сам отвязал её и оттолкнул от берега.
— Ты куда с собой столько барахла набрал, — с усмешкой спросил Андрюха, глядя на большую сумку, в которую Виталий переложил содержимое дипломата. — Жить, что ли, здесь собираешься?
— Да какое там барахло... Еда, одежда, куртка, чтоб не замерзнуть, котелок, топор, — сказал Ларькин.
Андрюха усмехнулся и отвернулся, сделав вид, что внимательно изучает окрестности... Добрались до острова, пора было начинать разговор.
— Андрей!
Виталий достал и приглашающе помахал заготовленной на этот случай фляжкой медицинского спирта. К его удивлению, рыбак, понюхав содержимое, с отвращением скривился. Ларькин вздохнул и решил беседовать «без артподготовки».
— Может, ты расскажешь, что с тобой произошло?
— Тебе? Зачем?
— Вся деревня только об этом и говорит... А я ведь ученый, мне интересно знать...
— Да не помню я ничего.
Ларькин решил не сдаваться. Андрюху, конечно, разговорить будет очень непросто, но, с другой стороны, такого случая вообще может больше не представиться. С какой стати Андрюха ещё раз станет с ним встречаться... Нельзя же все время у Гороховых лодку просить. Сами догадаются. В деревне все люди на виду, а новый человек — тем более. Ларькин решил, как говорится, открыть карты — не все, конечно, а только те, которые можно показать.
— Ты ведь знаешь, что твой случай не единственный. Значит, на этом острове что-то необычное происходит, и я хочу в этом разобраться. Твой рассказ мог бы помочь.
Андрюха оторвался от процесса созерцания пейзажа и внимательно посмотрел на Виталия.
— Ты для этого сюда и приехал. А все эти рыбалки — только предлог... Так — нет?
— Раз уж меня сюда прислали, вытащив из отпуска, наверное, это важно, как ты думаешь?
Андрюха на несколько минут замолчал, потом глубоко вздохнул и заговорил:
— Ладно, если уж это действительно так важно, как ты говоришь, то расскажу. Секрета-то все равно никакого нет. Только честно тебе скажу, я действительно почти ничего не помню, прям напасть какая-то. Сколько раз я напивался, но такого никогда ещё со мной не было.
— А ты что, пил тогда?
— Веришь, нет — не помню. Хотя пил, наверное. У нас собой две бутыли самогону было, а когда мужики лодку нашу нашли, их там вроде как не было... Вот тебе тот проклятый день по порядку: утром встал, поел маленько, за Мишкой зашел. Поплыли мы, сети поставили, потом к острову какому-то лодку причалили, а дальше ничего не помню... Вот ты мне скажи, ты пил когда-нибудь много?
Ларькин не очень уверенно мотнул головой. Много — понятие растяжимое. То, сколько он выпил, когда по дурочке загремел в вытрезвитель, было ему тогда много. А сейчас об этом количестве смешно было вспоминать. Андрюха понял его по-своему.
— Понятно, значит, не пил. А я вот пил, и память, бывало, у меня отшибало. Но ведь обычно на час,
