Песах Амнуэль - Что там, за дверью?

— Звучит зловеще, — хмыкнул Каррингтон.

— О, никаких ассоциаций! — поднял руки доктор. — Гостевые комнаты — их две — расположены в центральной части здания, где нет больничных палат. Предназначены комнаты для врачей-консультантов и для наших сотрудников, вынужденных время от времени оставаться в больнице на ночь.

— Спасибо, доктор, — сказал я. — К сожалению, должен отклонить ваше предложение, но хотел бы, с вашего позволения, завтра вернуться и еще раз поговорить с Альбертом и Эмилией в более спокойной и привычной для них обстановке.

— Да, — согласился со мной Каррингтон, — если вы не возражаете, я бы сопровождал сэра Артура.

— Как вам угодно, господа, — склонил голову доктор. — Удобнее всего — завтра после половины одиннадцатого. Но на ужин вы, надеюсь, останетесь?

— Последний поезд на Лондон через сорок минут, — напомнил я, — и если мы не выедем немедленно, то рискуем действительно заночевать здесь.

— Я велю вывести из гаража машину, — не стал нас более задерживать доктор, и мне показалось — впрочем, я не стал бы утверждать это под присягой, — что в голосе его прозвучало облегчение.

В купе мы с Каррингтоном оказались одни, и разговор, естественно, так или иначе вертелся вокруг недавних событий. Бывший полицейский больше не настаивал на своей версии удивительной изворотливости и прозорливости Нордхилла, но у него возникла другая, не менее фантастическая гипотеза.

— Я готов согласиться с вами, сэр Артур, — говорил он, глядя в окно, где сгустился сумрак и видны были только самые яркие звезды и время от времени — далекие огни деревень, подобные островам тусклого света в океане спрессованной темноты, — готов согласиться, что спириты и медиумы в основе своей — люди душевно здоровые и среди пациентов психиатрических лечебниц составляют малую долю. Но это верно только в среднем и неприложимо к каждому конкретному случаю.

— Определитесь, дорогой Каррингтон, — возражал я. — Считаете ли вы Нордхилла психопатом, талантливым шарлатаном или выдающимся медиумом? От этого зависит ход наших дальнейших рассуждений.

Каррингтон надолго задумался, сопоставляя, видимо, уже известные ему факты с собственными представлениями о возможном и невероятном.

— Вы, сэр Артур, как мне кажется, уже сделали свой выбор, — пробормотал он.

— Да, — кивнул я. — Сейчас это дело представляется мне совершенно ясным.

— Вы хотите сказать, — недоверчиво обернулся ко мне Каррингтон, — что можете объяснить все многочисленные странности? Включая ту, что не дает мне покоя с того самого момента…

— О какой странности вы говорите, дорогой Каррингтон?

— Послушайте, сэр Артур, мы все как будто об этом забыли! Описание преступника, которое дала девушка!

— Я не забыл, рад, что и вы не забыли тоже. Вы полагаете, эти сведения можно использовать?

Каррингтон долго молчал и заговорил вновь, когда поезд медленно въезжал под крышу вокзала.

— Я попробую, — сказал он неожиданно, и я не сразу понял, что Каррингтон отвечает на мой вопрос, заданный минут двадцать назад. — Продолжим разговор завтра. Пожалуй, сейчас я отправлюсь в Ярд, сегодня дежурит мой старый приятель, комиссар Бредшоу, возможно, мне удастся попасть в архив…

— А я поеду домой, хотя был бы не прочь сопровождать вас, — вздохнул я. — Но ведь меня скорее всего просто не пустят в Ярд, несмотря даже на ваше поручительство…

— Боюсь, что да, — кивнул Каррингтон. — Я не уверен, что мне самому удастся… Но надо попробовать.

— Встретимся завтра в половине десятого на вокзале Виктория, — предложил я.

За ужином Джин пыталась выведать у меня, куда я ездил и почему вернулся в мрачном расположении духа. Мое расположение скорее можно было назвать задумчивым, Джин прекрасно ощущала разницу, но сегодня жена сама была не в лучшем настроении (у Адриана была растянута лодыжка, но остаться дома и прикладывать компрессы он отказался и, презрев настоятельные просьбы матери, отправился на ранее назначенное свидание) и раздражение свое обратила, естественно, на меня.

Мы слишком хорошо, впрочем, знали друг друга, чтобы обращать внимание на не очень приятные стороны наших характеров. Посоветовав Джин почитать перед сном новый перевод Гастона Леру (почему-то так называемые французские детективы чрезвычайно успокаивают нервную систему — наверно, своей назидательностью), я уединился в кабинете и до полуночи перебирал свою коллекцию газетных вырезок. Найти нужное оказалось не так уж трудно.

«Обсервер», 27 мая 1922 года: «Девушка Эмма Танцер исчезла, Скотленд-Ярд не в состоянии раскрыть простое преступление. Старший инспектор Джордж Каррингтон: „Скорее всего это убийство“.

Такими были заголовки, сама же статья не содержала ничего такого, о чем мне уже не было известно со слов бывшего полицейского. Не было новых сведений и в других газетах той недели: краткость заметок показывала, что исчезновение девушки не слишком заинтересовало журналистов.

Суд над Нордхиллом состоялся три с половиной года спустя. Судя по заметке в «Тайме», спиритические сеансы он устраивал на протяжении более чем трех лет и, по словам журналистов, успел за это время заморочить головы не одной сотне клиентов, ничего не понимавших в спиритуализме и знавших только, что с помощью медиума можно поговорить с кем-нибудь из почивших родственников. Похоже, что Нордхилл специально отбирал в клиенты людей не очень образованных, слышавших краем уха о связи земного и небесного миров — в Лондоне он не провел ни одного сеанса, все больше по окрестностям, ездил и на юг, в Саутгемптон и Портсмут, несколько раз — на север, но до Ливерпуля не доехал, устраивал сеансы в пригородах Бирмингема. Свидетели — на суд вызвали пятьдесят три человека, явились чуть больше половины, остальные предпочли остаться дома и не тратить деньги и время на поездку в Лондон — в голос утверждали, что обвиняемый бесчестным путем заставил их выложить за свои так называемые сеансы значительные суммы, но вызванные им духи упорно не желали отвечать, в то Же время сами задавали бесчисленное множество вопросов, на которые отвечал либо сам медиум, либо присутствовавшие на сеансе, в том числе и те, к кому дух обращался лично, требуя ответов и, безусловно, получая их от находившихся во взвинченном состоянии клиентов.

«Касались ли вопросы, задаваемые Нордхиллом, семейных тайн, состояния банковских счетов или другой конфиденциальной информации?» — спрашивал судья Иствуд.

«Да, касались», — чаще всего отвечали свидетели и потерпевшие. Действительно, духи, якобы вызванные аферистом (иначе журналисты Нордхилла не называли), слишком часто интересовались тем, чем души покойных родственников, вообще говоря, интересоваться не должны были: прошлыми связями свидетелей, интимными подробностями их отношений с родственниками, уже подписанными или еще только готовившимися завещаниями. Все это наводило на мысль о грандиозной афере, задуманной Нордхиллом, но так ни разу и не осуществленной — то ли по причине отсутствия у него соответствующих талантов, то ли потому, что он в действительности был человеком со сдвинутой психикой и, реально ощущая в себе некие медиумические способности, ни разу не сумел осуществить связь с высшими мирами, но и поражения своего признавать не хотел, а потому, не отвечая на вопросы клиентов (как он мог на них ответить, если вызванные им духи никогда не являлись?), задавал свои — только чтобы произвести впечатление на участников сеанса.