Девастатор - Никита Велиханов
Позже долговязый не произнес ещё одну фразу, которую сказал мысленно. Прощаясь, он поблагодарил Ларькина за то, что тот его не забывает. Подумал он другое: "Спасибо, что ты не показывался так долго".
***
— Виктория, команданте! Чиф, гочча! Точнее, простите, шеф, айв гот хим!
— Что ты там бормочешь? Фу, как от тебя пивом-то несет! А это что? Дай сюда.
— Юрий Николаевич, я же должен был наградить себя за успех. Редкая удача...
— Награждать, а также наказывать — это прерогатива начальства. Докладывай о своих успехах, а я подумаю, чем тебя наградить: содержанием этой бутылки или её формой — по затылку.
— Слушайте. Послали меня, значит. На кафедру физики твердого пещеристого... пардон, просто твердого тела. Встретил я там этакого жука-долгоносика по имени Осокин Радий Евгеньевич, в должности доцента вышеупомянутой кафедры.
— Радий? Я помню одного врача, его звали Литий.
— А у меня был знакомый Гелий, тоже врач. Вообще; в таблице Менделеева можно найти много замечательных имен: Полоний, Ванадий, Теллур, Ксенон...
— Прости, я тебя отвлек.
— Так вот, сунул я под нос этому Радию свои бумаги и стал жалиться на жизнь. Бомбят, мол, не знаю откуда, и все такое прочее. Ничегошеньки мне этот высоколобый не сказал, но документы с фотографиями забрал. Заинтересовался, значит. Хотя ни словечка вразумительного...
— Так.
— Но мысли, Юрий Николаевич, мысли! Как в том анекдоте, знаете...
— Анекдот потом.
— Потом забуду, но хрен с ним. Шеф, он врубился с ходу. Но сам себе не поверил. Сложный психологический момент. Человек не смог себя убедить в том, что две половинки одной и той же купюры подходят друг к другу. На том основании, что одну из них когда-то сожгли у него на глазах. Он с ней внутренне давным-давно распрощался.
— Илья, переходи к делу.
— Есть. В 1981 году группа молодых аспирантов МГУ — если не ошибаюсь, их было пятеро —занялась проблемами строения материи. Самостоятельно. У них была лаборатория в одной частной квартире. Там стоял сравнительно современный для тех лет компьютер, на котором они делали расчеты, моделировали процессы и хранили данные. Программистом был некий Серж, квартира принадлежала ему, а вернее, его родственникам. Больше я о нём пока ничего не знаю, кроме того, что он был редкий умница. А может, и до сих пор умница. Сам Осокин тоже, я Вам скажу, не дурак. Третий, как я понял, предоставил в общественное пользование дедушкин гараж. Почему-то с ним, а звали его Дима Иванов, в памяти Осокина ассоциировался именно гараж. Там проводились опыты и хранилась часть аппаратуры. О Диме тоже пока всё. Были ещё некие Кись и Шаттл. Самые загадочные фигуры. Радий их про себя называл по кличкам, так что больше я о них ничего пока не знаю. Но я его вытрясу, шеф, мне с ним ещё хотя бы разок поговорить! Но одному всё-таки тяжело. Была бы Ирка — мы бы из него все выколотили. Один держит, другой бьёт. А так тяжело.
— Дальше. Успеешь поплакать.
— В восемьдесят третьем году они перегрызлись, вдрызг... то есть передрызлись вгрызд... Нет, правильно вначале было. Возможно, они не смогли бы дальше работать, даже если б квартира с компьютером не сгорела. Очень серьезные были разногласия, особенно у Осокина — как я понял, он был лидером группы — и этого патлатого Шаттла. Может, ему потому такое прозвище и дали? — Патл — Шаттл... У нас в классе был парень по фамилии Волосовский, так у него была кликуха Склиф. Волосовский — Склифосовский — Склиф...
— Дальше, пьяная твоя морда.
— Пардон, шеф. Вы должны меня простить...
— Знаю-знаю. Ты должен восстановить свои энергетические ресурсы. А сколько я трачу на тебя, ты знаешь? Мне кто возместит?
— Шеф, я не жадный. Емкость постоянного конденсатора перед вами. Только оставьте хоть немножко. Так вот, у Осокина перед мысленным взором эта картинка то и дело всплывала: многоэтажка, дым и пламя из окна, пожарные, звон стекла. Горе, в общем. Они примчались туда все пятеро, кто откуда, но поздно, и спасти ничего не смогли. Так, это ещё не все в зрительной памяти, а ещё там была принципиальная схема нейтринного лазера — I smelt! Я чуял, что без лазера тут не обошлось. Два материальных объекта должны были выполнять роль зеркал для накачки энергетического импульса... Они каким-то образом обменивались лептонными пучками. Естественно, со скоростью света. Один из объектов — они называли его то исходным, то взрывателем —-тратился весь на то, чтобы второй преодолел некий критический порог и превратился в нейтринный поток чудовищной силы. Промодулировать его, так можно было бы посылать сигналы в другие галактики. А вообще-то, это я загнул. То есть нейтрино, конечно, долетит до другой галактики, но его же ни поймать, ни промодулировать... Ну, это у Осокина надо спросить. А часть энергии уходила на разрушение второго объекта. Осокин называл его про себя мишенью. Юрий Николаевич, Вам это ничего не напоминает?
— Дальше.
— До практического воплощения дело не дошло. По трем причинам. Первая: перегрызлись. Осокина тянуло в теорию. Рыцарь чистой науки без страха и т.д. Шаттл жаждал прикладного коммерческого эффекта. Радий даже сейчас до такой степени его ненавидит, через столько-то лет, что даже не захотел вспомнить его лица.
— Может, забыл?
— Что вы! Он прекрасно всё помнит. Он же уверен, что тот тип его жизнь под откос пустил. Я думаю, что и Шаттл Осокина прекрасно помнит. Таких говнистых не забывают.
— Вторая причина?
— Какая вторая? А, вторая... Пожар, конечно. А третья — самая главная: они не смогли решить, как запустить свой лазер. Хотя по расчетам выходило, что теоретически всё правильно.
— Получается, Рубцова опять угадала? Сумасшедшие физики из МГУ?
— Получается так. Юрий Николаевич, нам надо в следующий раз пойти туда вдвоём.
—Пусть сначала вернется с предыдущего задания.
***
Афоня Цыкин назначил им встречу на двенадцать дня. К указанному часу Виталий с Ириной, миновав охранника, поднялись на третий этаж элитарного дома. На лестничной площадке их ожидал шкафообразный гоблин в бронежилете. Жестом попросив Ларькина поднять руки вверх, он лениво охлопал его с четырех сторон, принял заранее оговоренную мзду и пропустил их в квартиру. Квартира была обставлена без излишней роскоши, по-простому. В гостиной их ждал, сидя в кресле, высокий худощавый человек. Ирине его лицо показалось молодым
