Константин Соловьёв - "Канцелярская крыса"

Теперь Герти стала понятна его скованность, как и его смущение, спрятанное за двумя покровами — за лицом Питерсона и высокомерием Брейтмана. Ученый смотрел на него, как на странный и непонятный инструмент, созданный кем-то или чем-то, чуждым человеческой расе. Как на загадочный артефакт в прочной скорлупе, восхитительно манящий и одновременно пугающий. Способный скрывать в себе как величайшие открытия, так и смертоносное излучение.

— Раз я существую, скажите, кто я? — требовательно спросил Герти, всматриваясь в его лицо.

Брейтман коротко и даже с некоторой досадливостью развел руками.

— Откуда мне знать? Созданная островом сущность с непонятными свойствами и столь же туманным предназначением. Я даже не знаю, механизм вы, запрограммированный по определенному алгоритму на совершение каких-то задач или самостоятельно мыслящее существо. Выполняете вы волю острова или свою собственную.

Герти отчего-то ощутил себя угольщиком. Человеком, чьи внутренности медленно обращаются в пепел. Только в его теле не было смертоносного жара. Одни лишь только холодные и липкие хлопья золы.

— Злая ирония, — Герти протянул руки к камину, чтоб согреть внезапно озябшие пальцы, — Все это время остров казался мне чужеродным и враждебным. Я ждал малейшей возможности оторваться от него, не представляя, что это столь же нелепо, как палец, пытающийся оторваться от руки. Я его часть.

— Вы его часть, — согласился Брейтман, — И, как знать, может, не самая худшая, а?..

Герти вдруг вспомнил взгляд Сатаны, устремленный на него в упор.

КАКАЯ НЕЛЕПАЯ ШУТКА! КАК ЭТО ВОЗМОЖНО?

В тот миг, когда этот взгляд проник в душу Герти, случилось что-то, что разрушило связь счислительной машины и вселившегося в него духа. Все это время он, как и мистер Беллигейл, полагал, что виной всему был безвестный жук, угодивший на контакт гальванической цепи. Но что, если…

Что, если Сатана попросту увидел в тот момент его истинную природу, настолько его потрясшую, что счислительная машина не смогла функционировать, приняв за данное величину «Герти Уинтерблоссом»? Невозможную, несуществующую, невероятную величину, чье появление не было обусловлено никакими физическими или логическими законами.

Величину, возникшую в один прекрасный день на раскаленной палубе корабля из воздуха по капризу неизвестной сущности.

Одну очень наивную, очень смешную и очень самоуверенную величину…

— Зачем вы мне все это рассказали? — устало спросил Герти.

— Чтобы вы не покинули остров. Я пытаюсь предотвратить те последствия, которые невозможно предсказать. Никто не знает, что произойдет, если часть Нового Бангора попытается отделиться от целого. Ни одна наша теория не предполагала чего-то подобного.

— Разумеется, — пробормотал Герти, вспоминая горящий дирижабль, медленно падающий сквозь облака, рассыпающийся и сплющивающийся под напором ветра, — Разумеется…

Бангорская Гиена тоже была переменной «Герти Уинтерблоссом», пусть и приняла немного иное значение. Остров не отпустил ее.

— Сохраняйте веру и самообладание, — посоветовал Брейтман, — Я понимаю, какой груз обрушился на вас только что, но стоит обращать внимание на положительные стороны. Например, теперь мы точно знаем, почему Новый Бангор заботился о вас. Он защищал свое лучшее творение.

— Или свой эксперимент, — пробормотал Герти, — Или свой парадокс. А может, свое произведение искусства. Или свою шутку…

Брейтман не смог возразить. Лишь беспомощно пожал плечами.

Герти поднялся на ноги. Удивительно, он больше не чувствовал слабости, хотя пальцы все еще были озябшими и слегка дрожали. Может, он вообще не способен чувствовать слабость, как и все прочее, что обыкновенно чувствует человек, и все это было обычным самовнушением?.. Пошевелив левой рукой, Герти зашипел от боли в плече. Нет, некоторые ощущения, судя по всему, ему придется терпеть. А вот как долго?..

— Куда вы направляетесь? — с беспокойством спросил Брейтман.

Он даже сделал полшага к Герти и напрягся, как будто собирался задержать его, положив руку на плечо. Но не задержал.

— Какая разница? — устало улыбнулся Герти.

— Не хочу, чтоб вы попали в… неприятности.

— Разве у меня могут быть неприятности? Я же уполномоченное лицо острова, если подумать. Кто мне сможет помешать?

Брейтман вновь попытался протереть несуществующие очки. И вновь едва не выбил себе глаз пальцем.

— Я могу что-нибудь для вас сделать? — только и спросил он.

Герти задумался.

— Да, — сказал он, — Кое-что можете. Вы можете одолжить мне пиджак.

Ял, который Герти обнаружил в порту, не производил впечатления нового.

Это был потрепанный швертбот с облупившейся от соли и солнца краской, но вполне крепкий, насколько мог судить Герти. Он плохо разбирался в больших лодках и весь его опыт сводился к лодочным прогулкам по Темзе, но он рассудил, что ял находится во вполне пригодном состоянии и не собирается развалиться, лишь только отчалив от берега.

Весь его опыт… Герти рассмеялся, заботливо укладывая обнаруженные под банкой паруса. Он никогда не был на Темзе. Все, что происходило с ним за пределами Нового Бангора, было сном, одним большим затейливым миражом. Но сейчас это уже не имело значения.

Герти погрузил на него несколько ящиков консервов и два больших бочонка пресной воды. Места в лодке осталось порядочно, и неудивительно, других вещей он брать не планировал. У него не было ни инструментов, ни теплых вещей, ни лекарств, ни даже карты. Карта — самая бесполезная на свете вещь, когда собираешься отплыть от Нового Бангора. С тем же успехом можно отправиться в плавание по направлению к ближайшей звезде, не зная, сколько предстоит плыть, день или несколько лет.

Новый Бангор выглядел как обычно. Со стороны заброшенной пристани, облюбованной Герти, город походил на самую настоящую свалку вещей, высыпавшихся через прореху в мешке старьевщика, пеструю и бесформенную. Новый Бангор выглядел в точности таким же, каким Герти увидел его три месяца назад. Впрочем, в этот раз его взгляд уже выхватывал больше. Герти видел медные купола Коппертауна, унылые громады Олд-Донована, однообразные склады Клифа и лоскутные кусочки Редруфа. Где-то там, среди нагромождения домов, церквей, лавок, гостиниц и казарм, кипела истинная жизнь Нового Бангора. Непонятная, пугающая, странная, которая всегда останется для него чужой, несмотря на то, что он сам по себе — живое воплощение острова.

«Здесь я всегда буду чужим, — подумал Герти, погрузив последнюю бочку и вытирая со лба пот, — Этот город невозможно понять, даже если прожил здесь тысячу лет. Даже если сам являешься плотью от его плоти. И забыть его тоже невозможно. Другого такого нет и, скорее всего, никогда не будет. Безумный, страшный, невероятный город. Который не может существовать, но наперекор всему сущему существует. Не корабль-призрак, а просто город на спине огромной древней рыбы. Мудрой и насмешливой одновременно. Удивительное дело, кажется, иногда я буду по нему скучать».