Чингиз Абдуллаев - Допустимая погрешность

— Я не говорил, что вы хотели его убить, — возразил Дронго. 

— Но вы разбили бокал. Чей это бокал? Кто-то из присутствующих не выпил свой коньяк. Ведь бокалов было столько же, сколько присутствующих здесь людей.

— Наверное, Майя Александровна, — предположил Молоков. — Она сидела дальше от стола…

— Нет, — возразил Ратушинский, указав на тумбочку, рядом с которой сидела его жена, — ее бокал стоит там, где она его оставила.

На тумбочке действительно стоял бокал с недопитым коньяком.

— Значит, не она, — удовлетворенно кивнул Дронго. 

— Наши с Эдгаром бокалы были у нас в руках. Кстати, я вышел на кухню, держа в руках бокал. Я не люблю оставлять напитки без присмотра. Старая глупая привычка. Значит, бокалов осталось шесть.

— Мой до сих пор стоит рядом со мной,  показал на свой бокал Ратушинский,  на нем даже можно найти отпечатки моих пальцев.

— Мой бокал на столе,  неожиданно подала голос Юлия,  на нем следы моей помады. Можете проверить.

При звуках ее голоса на лице Бориса Алексеевича мелькнуло странное выражение. Подозрение, недоверие, сомнение — все отразилось на нем.

— Мой тоже здесь, — у Молокова дрожал голос. 

— У меня руки обычно потеют. Вот он, — показал он дрожащей рукой на бокал, где можно было рассмотреть следы его пальцев. 

— Это мой бокал, — громко повторил он.

— А вот этот мой, — его жена указала на бокал, полный жидкости. Очевидно, Евгения Алексеевна не любила коньяк, даже такой дорогой, поэтому не притронулась к нему.

— Больше никого не осталось, — растерянно сказал Молоков, — Миша пил из своего бокала. Я разбил лишний.

— Нет, — возразил Ратушинский, — бокалов было ровно девять.

— Может быть, кто-то принес лишний бокал с кухни? — предположила Евгения Алексеевна. 

—Тогда получится девять.

— Все бокалы были на столе, когда ваш муж разбил один из них, — напомнил Дронго. 

— Значит, кто-то остался без бокала.

— Это была я, — неожиданно сказала Инна Денисенко. 

— Мне кажется, что разбился бокал Миши. И он взял мой. Наши бокалы стояли рядом. Мой слева, а Мишин справа. Его бокал разбился, и тогда он взял мой. Пили за женщин, и я подумала, что Миша должен поддержать этот тост.

Когда Инна произнесла последнюю фразу, голос ее дрогнул. Но женщина держалась, не позволяя себе сорваться.

— Разбился его бокал? — Дронго сделал ударение на слове «его».

Борис Алексеевич открыл рот, словно собираясь закричать. Но, заметив взгляд Дронго, сомкнул губы. Наступило гнетущее молчание.

— Тогда получается, что ваш муж выпил из вашего бокала, — произнес Молоков то, о чем думали все.

Присутствующие возбужденно задвигались, только Инна не шевельнулась. Она взглянула на тело мужа, потом на всех присутствующих, и тихо сказала:

— Это я должна была умереть. Он выпил из моего бокала.

Ратушинский был озабочен тем, что все обернулось подобным образом. Получалось, что его версия о причастности Юлии к смерти Михаила Денисенко оказалась неверной. Но Борис Алексеевич был не из тех, кто так легко соглашался с собственной оплошностью.

— Бокалы стояли рядом, — сделал он жест рукой в сторону стола. 

— Убийца мог ошибиться и в спешке насыпать яд в другой бокал. Перепутать бокалы. Ведь они стояли рядом.

— Да, — кивнул Молоков, — рядом.

Дронго молча смотрел на стол. «Признание Инны Денисенко меняет ситуацию», — подумал он.

В гостиную вошли оба врача. Им нужно было сделать записи по поводу случившегося. Ратушинский пригласил медиков в столовую, примыкавшую к кухне, и теперь мрачно отвечал на их вопросы. Медсестра, которая спустилась вниз вместе с врачами, с любопытством разглядывала квартиру и всех присутствующих.

— Ваша супруга спит, — обратился седовласый врач к хозяину дома.  Лучше не будить ее до утра. А утром вызовите врача. Ваша кухарка сказала, что у нее больное сердце. Такой обморок может быть опасен.

— Понимаю, — кивнул Борис Алексеевич. 

— Мы обязательно вызовем нашего врача. Может, позвонить ему прямо сейчас?

— Не нужно. Она будет спать до утра. Лучше дайте ей возможность отдохнуть, — посоветовал второй врач.

— Что с ним случилось? — спросил Ратушинский шепотом, указав в сторону гостиной. — Он скончался от отравления?

— Может быть Но смерть была мгновенной, на обычное отравление не похоже. Мы в таких случаях обязаны информировать милицию и прокуратуру. Они приедут и все проверят.

— Его могли отравить? — еще тише спросил Борис Алексеевич.

— Вам лучше знать, — хмуро ответил молодой медик.

Ему было не больше тридцати, на работу в «скорую помощь» он устроился недавно. До этого более шести лет он проработал в Туле, приезжая на субботу и воскресенье к матери в Москву. Обычно вызовы были в подмосковные села, где в нищете и заброшенности жили одинокие старики. Он уже привык к покосившимся избушкам и старым пятиэтажкам. Элитарный дачный поселок его поразил. И тем более поразила роскошь в доме Ратушинского, хотя с точки зрения очень богатых людей на даче не было ничего особенного. Обладавшая тонким вкусом Майя Александровна не позволяла появляться в доме ничему кричащему, вызывающему и вульгарному. Здесь, в соответствии с высоким западным дизайном, все было просто и гармонично.

Но молодой врач не разбирался в подобных тонкостях, поэтому был поражен обстановкой дома. Он читал газеты и знал, кто такой миллионер Ратушинский. Его пожилой коллега, успевший приобрести изрядную долю цинизма, относился ко всему этому с привычной дозой прагматизма, все время гадая — заплатят ли им за помощь, оказанную хозяйке дома. За обследование умершего оплату он получить не надеялся.

— Сейчас препараты всякие есть, — туманно начал он, глядя на Бориса Алексеевича, — могут и убить, а могут и исцелить. Для вашей супруги мы использовали самый лучший препарат. Очень дефицитный. Обычно нам его не выдают, мы покупаем его за свои деньги. А какая зарплата у нас, вы сами знаете… Гроши… Приходится на всем экономить… Иногда у нас с собой и валидола не бывает. Но ради вашей жены…

— Да, да, конечно, — уловил привычные нотки Ратушинский. Опустив руку в карман, он достал сто долларов. — Этого достаточно?

Молодой врач изумленно взглянул на старшего коллегу. Так много они не получали никогда. Его опытный напарник кивнул в знак согласия:

— Вполне.

Стодолларовая купюра перекочевала в карман врача, и он удовлетворенно закивал. Затем очень тихо обратился к Борису Алексеевичу:

— Может, нам заранее составить справку о смерти? Мы могли бы указать любую другую причину смерти, а вы бы договорились с сотрудниками милиции. Стоить это будет не дорого.