Виталий Бабенко - Чикчарни

Через час все стихло. Мы выбрались на дорогу, злобно ругаясь сквозь зубы и отряхивая одежду. Утром это место наверняка обнаружат по капелькам крови, оставленным нами на колючих листьях.

— Куда теперь? — поинтересовался я у Эдика. — Через двое суток утром Володя будет ждать нас в Конго-Тауне. Это километров семьдесят отсюда. Если доберемся — улетим. Путь будет трудный. Нам придется пересечь все три байта Андроса — Северный, Средний и Южный.

— Перегруженные битами, пойдем по байтам, — попытался скаламбурить я, хотя прекрасно знал, что «байтами» на Андросе называются широкие естественные протоки, прорезающие остров насквозь.

— Осилишь? — озабоченно спросил Эдик. — Будем идти скрытно. Питаться чем попало. Северный и Средний байты в самых узких местах четырехкилометровой ширины.

— Бог даст, не утонем, — улыбнулся я. — А от голода на Багамах еще никто не умирал. Даже беглые рабы, чье положение было гораздо хуже нашего. Пошли потихоньку. И начинай рассказывать, пока нас еще до конца не поджарили лазером. Что тебе удалось обнаружить? С кем ты наводил связь? Каким образом нас засекли? И в конце концов — кто записан на видеомонетке: я или не я?

— Ты, если начинать с конца, — ответил, помолчав, Эдик. — И одновременно — не ты. Это комподел.

VIII

Пока мы шли с Эдиком всю эту долгую ночь от островка Мастикового до мыса Фламинго, я многое узнал о компиратстве и комподелах. Этот новый вид ремесла (искусства? зрелища? мошенничества?) стал возможен только с развитием компьютеров пятого поколения. Даже Эдик, человек, знающий все в области информатики, большей частью лишь слышал о комподелах, ну, конечно, читал научно-фантастические произведения Джека Уодемса, певца «пикейперства», а видел компиратские штучки всего несколько раз в жизни.

Суть компиратства — это то же самое, что «пикейперство» или «мимэпика», — заключается в том, что компьютер программируется на моделирование видеоизображений. В мультипликации нечто похожее существует уже довольно давно. Упрощенно говоря (упрощение — это педагогический метод Эдика, он даже своим коллегам излагает идеи программирования, прибегая чуть ли не к детским рисункам, а уж во мне он видел попросту сосунка из яслей), если изобразить на дисплее первую фазу движения рисованного, скажем, человечка и последнюю фазу, то компьютер смоделирует все движения целиком — так, как это делают художники-мультипликаторы, только лучше и гораздо быстрее. Теперь вообразим, пояснял мне Эдик, что в качестве исходного объекта берется фотография человека или киноролик, заснятый на живом материале. В сущности компьютеру совершенно все равно, что именно раскладывать на точечные элементы — рисованного Микки Мауса или реального Сергея Щукина. Разница — в возможностях тех или иных моделей машин и в мастерстве программиста. Компьютерный гений может оживить фотографию, заставить ее двигаться, улыбаться, плакать, умирать и вписать ее в любой кинематографический фон. Причем это будет неотличимо от киносъемки.

— Повторяю: компьютерный гений, — сказал Эдик с нажимом. — Я таких не знаю. Слышал о подобных опытах, но чтобы был достигнут столь высокий уровень искусства, как на твоей видеомонетке, — это впервые. Еще три часа назад я мог бы поклясться, что такое под силу только дьяволу. «Или чикчарни», — подумалось мне.

— А чем ты докажешь, что это комподел? — спросил я. — Пред положим, завтра суд, на котором меня обвинят в измене Родине. Как я могу подтвердить свою невиновность?

— Любой программист высокого класса — если пригласить его в качестве эксперта — согласится с моими выводами, — горделиво провозгласил Эдик. — Видишь ли, как я уже сказал, в идеале комподел неотличим от реальной киносъемки. Но — лишь в идеале. От ошибок сам господь бог не застрахован. И хотя монетка божественно хорошо записана, я нашел там две ошибки. Два крохотных сбоя. Два маленьких «жучка». Они все и решили. Дай-ка сюда свой кимп. Вот, смотри.

Мы остановились на обочине дороги. Эдик вставил монетку в кимп, зажегся экранчик. Все тот же, заученный мною до последней детали кадр: показав пропуск охранникам шпионского центра на горе Черный Засов, я оборачиваюсь и смотрю прямо в камеру.

— В реальном масштабе времени ничего не увидишь, — принялся объяснять Эдик. — Я растянул время, увеличив масштаб вдвое. Опять ничего. Сделал темп в два раза медленнее. Нулевой эффект.

Я всмотрелся в экран. Мимика моего лица была настолько замедленной, что движение мышц даже не угадывалось — живой кинокадр застыл, превратившись в статичную фотографию.

— Теперь — внимание, — предупредил Эдик. — Сейчас — в реальном масштабе времени — на твоих губах должна появиться эдакая змеиная улыбка. Смотри-смотри. Как раз в этом месте я ре шил было прекратить замедление темпа и махнуть рукой: мол, беспросветная затея. И знаешь, словно бес какой толкнул меня под локоть…

— Чикчарни! — вырвалось у меня.

— Шикарно, согласен, — подтвердил Эдик, не поняв моей реп лики. Я увеличил временной масштаб еще в десять раз. И обалдел!

Признаться, я обалдел тоже. Вместо обещанной «змеиной» улыбки по моему лицу на экране пробежала гримаса скорби, потом ужаса, потом эйфорической радости, потом тупого самодовольства — и все mb. в считанные доли секунды. Наконец на губах застыла та самая улыбка — и все кончилось.

— Видишь? Видишь? — горячо зашептал Эдик. — Тот гений компиратства словно примерял на тебя различные выражения лица. Наконец одно его устроило, а остальные он не стер. И разрыв не сомкнул. Забыл!!! Теперь понимаешь, в чем дело? Эта монетка — твое спасение, а не проклятие. Мы должны сохранить ее во что бы то ни стало. Погибать будем — а монетку сбережем.

— А второй «жучок» — он где? — вспомнил я.

— Тихо! — оборвал меня Эдик. — Кажется, машина.

Точно, по шоссе, догоняя нас, двигался на большой скорости автомобиль. Что было сил мы рванули в сторону от дороги и шлепнулись в хищно чавкнувшую траву — там начиналось болото.

Машина, гоня перед собой белый конус света, промчалась мимо. За ней — еще одна, легковая. Потом грузовик.

— За нами? — шепнул мне Эдик.

— Понятия не имею, — ответил я.

Так получилось, что в эту ночь Эдик не ответил на мой вопрос. Торопясь обогнать рассвет и заблаговременно добраться до укромного места, мы прибавили ходу и дальше шли молча, сберегая дыхание. Небо уже синело, когда мы обходили стороной просыпающийся городок Пайз-Харбор. День провели в небольшой лиственной роще, держа под наблюдением окружающую местность. Спали по очереди. Ели что придется недозрелые плоды манго, ракушки, цветочные стебли агав. Я даже попробовал большой коричневый боб тамаринда — и долго потом отплевывался. Он оказался удивительной гадостью — кислым и едким на вкус.