Голос Древних - Антон Александрович Карелин
— Ах, он, — кивнул Охотек. — Но он же только наблюдает.
— Именно, — понял Одиссей. — Он наблюдает за нами. Шера, отпрыгни в ту сторону!
Кошка, реакции которой были неуловимо-быстры, скакнула едва ли не раньше, чем человек указал. И все увидели, как взгляд титанического существа последовал за ней, а водные фигуры разом изменились. На мгновение приняв какое-то подобие формы, они застыли, но снова расплылись и продолжили хаотичное движение.
Фокс разгадал принцип: Древний наблюдает одновременно за каждым игроком, и местоположение всех задаёт вектор взглядов, а взгляды влияют на фигуры из воды. Значит, правильное расположение участников раскроет суть игры. Вот только как понять это правильное расположение…
— Нас восемь, — прошипел Свийс. — Восемь векторов, множество точек, которые может занять любой. Триллион вариантов и комбинаций, мы будем пробовать их до скончания времён.
— Должна быть подсказка, — кивнул Одиссей. — Ключ.
— Звёзды, — сказал Лум, наконец оторвавшись от созерцания гигантской фигуры, его глаза влажно блестели от переживаний. — Ещё в этом мире есть звёзды.
Все уставились наверх, в разноцветие туманностей и бесконечные россыпи сверкающих искр. У Одиссея тут же заломила шея. «Ты слишком долго и безнаказанно игрался в свои судьбоносные игры», мстительно пульсировала она, «Вот, вспомни своё место во вселенной, ничтожество!» Человек вздохнул.
— Сдвиньтесь все сразу, как угодно, — сказал он.
И восемь участников, не возражая попусту и не тратя времени зря, почти синхронно шагнули, пролетели или сползли в стороны. Цвет туманностей изменился, все остановились, разглядывая небо.
— Формообразование сгустков меняется вместе с дрейфом цвета звёзд, — заметил Лум, указав на то, как фигуры из воды вытянулись по вертикали, они словно пытались сложиться во что-то, но не могли.
— Сдвиг цвета на ноль целых, три десятых хроматон, — оценила Ана, в её глазах стремительно сменялись фильтры, обсчитывая и анализируя изменение звёзд в зависимости от шага игроков.
— Это что-то вроде векторного смещения Лоренца, выраженное в цвете, — хмыкнул заинтересованный Свийс, отстранив трубку. Конечно, он упомянул учёного своей расы, но автоперевод донёс до ушей Фокса имя аналогичного земного. — Сдвиг каждого тона не меняет общей яркости неба и соотношений цветов.
Как же легко и приятно работать с лучшими, подумалось Одиссею. Даже если часть из них хотят тебя убить, а остальные желают добра и планируют победить любым доступным способом.
— Вот уравнение, — сказал змей. — Шссс, вам троим передать не могу. Маргиналы.
Два кончика его расплетённых хвостов с одинаковым осуждением смотрели на Фокса и Схазму, у которых не было нейров; а раздвоенный язык шипел в сторону Геометриса, с которым всё в целом было неясно.
— Не нужно, — улыбнулся детектив. — Это задание куда проще, чем нам показалось, чтобы его решить, не нужно быть учёным. Любые пятеро, встаньте под аморфами; Геометрис, добро пожаловать под центральный сгусток. А мы с вами, Лум, отступим назад, потому что мы излишни. Для этой головоломки из шести элементов необходимы шесть игроков.
— Хм, — тихо спросил ваффу, послушно отступая. — Значит ли это, что Игра нелинейна, и к этому этапу могло прийти больше или меньше?
— Определённо.
— Тогда что было бы, выживи в предыдущих испытаниях меньше шестерых?
— Хороший вопрос. Думаю, было бы другое испытание. Игра Древних подстраивается под то, как её проходят… и под тех, кто.
Все, даже Схазма, молча встали под сгустки, и цвет звёзд начал резко меняться.
— Соразмерность Лоренца нарушена! — возмутился Свийс. — Общая яркость падает, а тон…
Он осёкся, потому что все звёзды неба сдвигались, срастаясь друг с другом, словно складывался гигантский небесный пазл. Их стало раз в десять меньше, разноцветное великолепие выцвело в один ровный, сдержанно-синий свет. И чем синее становилось небо, тем слабее виднелась фигура Древнего — он пропадал, потому что его взгляд был уже не нужен.
Секунда, и фигуры перестали быть водяными, подвижными и аморфными, а затвердели в парящие статуи, каждая из которых внушала затаённый трепет. Одиссей вздрогнул сильнее остальных — все статуи были из «чёрного стекла» сайн.
Сверху плеснуло, снова и снова: один из аморфов пытался обрести форму и никак не мог, он задрожал, содрогнулся в агонии и рухнул вниз снопом воды, окатив стоящего веером брызг.
— Прекрассссно, — саркастически заметил Свийс, когда вода стекла с него вниз и разошлась взбудораженными кругами. — Что-то не сработало, мистер человек.
— Но остальное сработало! — радостно и беззаботно отозвался Лум, во все глаза разглядывая статуи. Оказывается, глаза ваффу могли расширяться ещё сильнее, и сейчас они стали как восхищённые блюдца.
— Это какие-то расы, — тихо и низко протянула Шера, прижав уши и не двигаясь с места. — Я их не знаю. Ни одной нет в базе Великой сети.
— Мордиал есть, — Одиссей справился с волнением и указал на сложный конгломерат фигур, сгрудившийся, словно пирамида, перевёрнутая острием вниз. — Так они выглядят, когда являются.
Он только что встречался с одним из великих и не мог его не узнать. Но когда Фокс сказал это, все тут же уставились на Геометриса. Неужели… Нет, не может быть.
Круги каменного существа раскатились с торжественным рокотом, элементы сдвинулись, выстраиваясь в новый порядок, и от него к статуе мордиал прошёл расширяющийся луч, полный изломов пространства, напоминавших фрактал. Он держался лишь секунду, затем растаял, и воздух вернулся к обычному виду.
Кажется, Геометрис выразил величайшее почтение другому владыке пространства. Да, они были схожи, как близки друг другу ящерны с разных планет, как похожи гепардисы и зеары, а здесь встретились две блочных геометрических жизнеформы. Но мордиал становились скопищем фигур только когда вынужденно материализовывали себя. А в обычном состоянии они оставались бесформенны и свободны, как вода, которая льётся в подпространстве без начала и конца…
— Я знаю этих летунов, их называют иксарцы, — уверенно сказал Охотек и вынул что-то из сорок шестого кармана. — У меня есть их теоретическая модель, обсчитана на основе находок, весьма похожа на эту статую. Иксарцы редкие гости, давным-давно вымерли, но оставили после себя ряд сувениров. Дорогих, как зараза…
Он подкинул замысловатую штуку в руке, но Одиссей и Ана не смотрели в сторону дельца и его заёмных сокровищ, их взгляды с одинаковым восхищением сошлись на статуе стройного крылатого существа. Строгие линии на его крыльях складывались в сложный узор, напоминавший грацию архитектурных сводов; лицо иксарца было похоже на беззаботные мордочки хонни, только крупнее и удивительно осознанное, он смотрел на них как живой, парил прямо и гордо, сдержанно сложив тонкие руки чуть ниже груди.
— С’харн! — воскликнул Лум громко и даже как-то отчаянно, со смесью восхищения и ужаса. — Настоящий с’харн в анатомической подробности! Вы понимаете, что во вселенной нет достоверного изображения с’харнов, кроме символических? Но они узнаваемые, других таких нет, и это точно с’харн! Я мечтал увидеть их с детства…
— Выжившие-до-старости говорили, что такой расы нет, — Шера недоверчиво наклонила голову. — Что лишь это страшная сказка космоса.
— Вряд ли архаи стали бы делать статую сказки, — возразила Ана.
Одиссей уже слышал имя этой расы. Но ни единой подробности. Почему-то в мимолётных воспоминаниях крылось тонкое, едва уловимое ощущение угрозы. Однажды маленькая ментальная ния со смешным именем Жанночка сказала, что не способна к полному контролю разума, ведь она не с’харн. В её фразе не было никакой смысловой коннотации, кроме «эти существа могучи, а я лишь малышка». Но вспоминая, как она это сказала, Фокс чувствовал спрятанный за почтением страх.
Он посмотрел на худое существо — оно было вкрадчивым и чуждым, весь облик c’харна вызывал напряжение и беспокойство. Шершавая кожа обтягивала суставы и кости, три тонких ноги состояли из разного числа сегментов: двойная, подобно человеку, а рядом трёх- и четырёхсложные. Ноги стояли не ровно вниз, а пересекались друг с другом, словно спутанный треножник, который колебался на грани падения. Три руки, неравных по длине, исходили из разных точек тела: из плеча, бока и спины. Они оборачивались вокруг худого торса, как косые спирали, и маленькие узкие ладони смиренно лежали на впалой груди, животе и другом плече. Пальцы, по три на каждой руке, были длинными и неравными, с разным числом фаланг. Что
