Венедикт Ли - Гроза над Миром

Никогда не видела она таких огромных зданий! У нее кружилась голова, пока она считала этажи. …Девяносто пять, девяносто шесть. Сама она находилась, по всему видно, на этаже где-то пятидесятом. Теперь ясно: она все еще спит. Возможно,… попробовала орхи, дура. Голубеющий вдали изгиб Тонкого мыса показался спасительной соломинкой. Если бред, то бред систематический, в нем есть что-то от правды. Она видит Вагнок, но причудливо измененный.

Пини отвернулась от устрашающего вида и глубоко подышала, чтоб успокоиться.

– Я – Картиг Пенелопа, двадцати одного года. Позавчера негодяй Арни устроил на моего отца Вагариуса – Хозяина Острова, покушение, счастливо предотвращенное… – сказала вслух, немного пугаясь своего дрожащего голоса. – Я – совершенно нормальная. Сейчас закрою глаза, открою их снова и проснусь.

Старательно проделала эту манипуляцию. Ужас не исчез. Беспомощно развела руками, собираясь заплакать.

Дверь распахнулась. На пороге стоял очень старый человек, одетый в черное, с землистым лицом и ввалившимися глазами. Пожевал бескровными губами, присасывая искусственную челюсть. Наконец сказал:

– Не стоит волноваться. Рассудок ваш в порядке. А легкая дезориентация вскоре пройдет. Скажите мне: помните ли, что болели?

Пини вздрогнула.

– Да! Теперь да. Я, что орхой увлеклась?

Старец скупо улыбнулся.

– Отнюдь. Вы благоразумная молодая женщина. Следуйте за мной.

– З-зачем?..

Он усмехнулся, оценивающе разглядывая Пини.

– Вы же хотите получить ответы на ваши вопросы?

Лифт, движущийся не только вниз, но и горизонтально. Коридор с высоким узорным потолком. Приемная. За ней вторая. Третья. Молодые мужчины в красивых мундирах, такие же эффектные женщины. Одна из них спросила другую:

– Как там наша жабочка?

– Дуется.

– Уже лучше. Вчера так рвала и метала. Ничего, закон этот подправят и снова предложат Госсовету. А там и сама докумекает, что лучше…

Главная, (Пини ясно осознала это), дверь медленно отошла в сторону. Спутник Пини легонько подтолкнул ее в спину.

Кабинет правителя. Средоточие власти. Обитель высшей мудрости… И т. д. и т. п. и пр. и пр. А вот и он сам. Вернее, она. Смотрит на Пини, кажется, вот-вот улыбнется. Нарочито скромные жакет и блузка, ни одного украшения, кроме золотых часов, почему-то на правом запястье. Немного смущена, то и дело поправляет и без того хорошо уложенные темные волосы… У Пини отлегло от сердца. Наконец-то знакомое лицо!

– Наоми!? Ты что здесь делаешь? Где отец?..

Она подошла к Пини, обняла, усадила на диван.

– Хорошая моя. Радость моя. Любимая моя, не бойся. Рядом я, рядом доктор Гаяр.

«Этот ужасный старик», – подумала Пини.

– Что со мной, Наоми? Что творится вокруг? Этот маскарад… – у нее запершило в горле.

– Пини, родненькая… Все хорошо. Я не надеялась, теперь сознаюсь, на удачу. Но все обошлось.

– Что обошлось? – шепотом переспросила Пини.

Наоми сдвинула брови.

– Я не собираюсь тебя мучить. Слушай меня: сейчас не двадцать седьмой год, а пятьдесят девятый.

– Что?! – Пини показалось, что она теряет сознание, но напрасно она ждала – беспамятство не наступило.

– Тысяча триста пятьдесят девятый. 8 апреля.

Она крепко обнимала Пини, гладила ее волосы, от нее исходило спокойствие, но… несколько нарочитое, словно Наоми сама боялась чего-то.

– Летаргия… – пробормотала Пини. – Так вот чем я заболела. Проспала свою жизнь. Отец умер?.. Когда?

– Тридцать два года назад. В том году, когда мы с тобой встретились. Не от рук убийц, не волнуйся…

Пини овладело отчаяние.

– Теперь мне лучше умереть. Я все равно состарюсь через год, так бывает со всеми, кто… Сколько мне сейчас? Пятьдесят три? Целая жизнь прошла мимо…

Она осеклась. Уставилась на Наоми, внезапно сообразив, в чем странность. Закричала:

– Ты врешь!

– Милая моя, – Наоми заговорила строго и отчужденно. – Я знаю, что ты скажешь.

– Лжешь! Я спала столько лет! Мир переменился! А ты – молода… как я…

– Да, Пини. Да. Я молода, мне пятьдесят четыре – все еще юность для Новых людей. А ты увяла. От неудачного брака с Арни у тебя детей не было, второй был… счастливым, насколько можно говорить о семейном счастье. Затем твоя короткая жизнь прошла свой пик и ты начала стариться… Но я все поправила. Цени.

– Что… Предатель Арни – мой муж?!

– Какой он предатель… Про их мелочные разборки с Вагой никто сейчас не помнит.

Пини бросило в жар.

– Хорошо. Пусть. Почему я ничего не помню? Почему вот тут… – она постучала себя костяшками пальцев по лбу. – Почему ничего не осталось? У меня были дети? Потом?

– Сын, – нехотя ответила Наоми.

– Где он? Сколько ему лет?

– Погиб в пятьдесят шестом. В войне с Эгваль. Командовал взводом. Девятнадцать лет. Никакого значения это теперь не имеет – ты никогда не вспомнишь свою первую жизнь.

– Почему же? – с яростным спокойствием спросила Пини. – Это что – предосторожность? Чтобы я не предъявила счет?

– Счет? – Наоми недоуменно подняла брови. – За что?

– Поправь меня, пожалуйста, если путаю, но четвертый десяток лет с Островом управляешься ты? Как тебя кличут? Хозяйка Острова?

– Угадала, – скривилась Наоми. – Кому-то ж надо ваши авгиевы конюшни разгребать.

– Ты составляешь нелепые комбинации: я и Арни. Кто-то еще с кем-то, не знаю. Знаю – ты воюешь с Эгваль. На кой черт? Много ли радости оттого, что ты нами правишь? За глаза тебя называют жабой.

– Правитель всегда тот, кого народ терпит, – отрезала Наоми. – Что до тебя, так ты давно от меня не в восторге. А память к тебе не вернется не по моему коварному умыслу, а потому что процедура ренессанса восстанавливает все клетки организма, в том числе нервные. Иногда остаются отрывочные воспоминания детства и юности. Чудо, что меня вспомнила. И хватит на меня пыхать. Ты сама согласилась. Смотри.

В большом зеркале на стене Пини увидела изображение кабинета, в котором сейчас находилась. Но картина не повторяла происходящее сейчас.

– Запись. Годом раньше, – пояснила Наоми.

Кто эта обрюзгшая пожилая женщина? Пини услышала в чужом голосе свои интонации и догадалась, что слышит себя со стороны.

– «Светлого пути, вашвысочество…»

– «Очень рада, что ты зашла ко мне, Пини»

– «Хозяйке не отказывают. Я повинуюсь, как все».

– «Спасибо. Рада тебя видеть и слышать».

Неловкое молчание.

– «Ты не говорила со мной двадцать лет, Пини… Но все же простила».