Дэниел Полански - По лезвию бритвы

«Просто мечтают об этом», — вообразил я. Некоторое время перед уходом с агентской службы я работал в Особом отделе — подразделении для решения задач, лежащих за пределами обычной правовой практики. Выходное пособие для его служащих обычно состоит из насильственной смерти и безымянной могилы, так что избежание сей несчастливой доли означало нечто большее, чем простое везение, на которое здравомыслящий человек не может рассчитывать дважды. Я был в долгу перед Криспином за свое спасение, и даже моего сверхразвитого чувства неблагодарности было недостаточно, чтобы отрицать это.

Вытащив из-под плаща листок бумаги, Криспин перекинул его мне через стол.

— Твои показания. Запрещенные товары, найденные на месте преступления, предположительно принадлежат убитому Чжану Цзу и будут уничтожены в соответствии с законом.

Все верно. Похоже, нашли мою сумку. Теперь я должен был Криспину и за это. Дури на десять золотых хватило бы, чтобы упечь меня на пять лет в трудовой лагерь, а это на целых три года больше обычного срока, который протягивают там заключенные.

— Поставь свою подпись внизу, — велел Криспин.

Я немного помедлил, растирая запястья, чтобы восстановить кровообращение.

— Рад, что дело завершено, правосудие свершилось, справедливость торжествует и все такое.

— Я не в большем восторге, чем ты. Если бы все зависело от меня, мы бы перевернули дом киренца вверх дном и приложили бы все силы, чтобы исследовать твою историю. Это… — Он горько покачал головой, и я вновь увидел в нем того юношу, которого повстречал десять лет назад, когда он представлял свою службу Короне высоким служением и надеялся на то, что всякое живущее на свете зло можно победить крепкой рукой добродетельного человека. — Это не правосудие.

Несмотря на крепость ума и физическую сноровку, по прошествии времени Криспин не слишком преуспел на службе. Его фантазии о том, какой она должна быть, ослепили его, мешая разглядеть ее истинное лицо, и, как следствие, он так и не поднялся выше среднего ранга, хотя и принадлежал к одному из старейших родов Ригуса и служил Короне верой и правдой. Правосудие? Я едва удержался от смеха. Агент не вершит правосудие, он поддерживает порядок.

Правосудие — ради Заблудшего, что ответить на это?

У меня не было сил читать ему очередную лекцию по гражданскому праву, да и спор этот был давнишний. Проведя детство среди гобеленов с изображением своих предков, ведущих неравную битву с врагами, он научился произносить слова, которые ничего не значат. Я размашисто написал свое имя на документе.

— Киренец получил свое, об остальном судить Перворожденному. На данный момент меня больше заботит другое. Что будет, когда вернется та тварь, которая убила киренца?

— На твоем месте я бы молился о том, чтобы она не вернулась, поскольку с этого момента ты единственное звено. Пока она не вернется, никто о тебе даже не вспомнит. Но если вдруг она начнет показываться снова, то Особый отдел подыщет тебе теплое местечко в подземелье, и я уже ничем не смогу помочь.

Трудно было представить более приятную ноту для завершения разговора.

— Что ж, до начала тех прекраснейших дней, — сказал я, кивнув на прощание.

Криспин никак не ответил на мой жест и, опустив глаза, бесцельно уставился в центр стола.

Я покидал Черный дом со всей быстротой, на которую был способен, надеясь избежать прилива воспоминаний и грубого выражения недовольства моим нынешним поприщем бывшими товарищами по службе. Во втором я преуспел больше, чем в первом, и к тому времени, когда выскочил на городские улицы, мое настроение приближалось к полному отчаянию. Я шел к дому, сожалея о том, что не имею при себе заначки и не могу успокоить нервы.

10

По возвращении в трактир я выпил бутыль эля и проспал почти полтора дня, поднявшись с постели лишь раз, чтобы перехватить тарелку яичницы и вкратце поведать Адольфусу о своем приключении. О том, что именно произошло с киренцем, я рассказывал довольно туманно. Чем меньше народу знает, тем лучше для всех. Разумеется, мой рассказ создал у Адольфуса должное впечатление.

Следующую неделю я посвятил работе и ходил по своим делам, стараясь соблюдать всю возможную осторожность. Я оглядывался по сторонам и путал следы на случай, если за мной следят, но, насколько я мог судить, никому до меня не было дела. Никаких неземных существ, никаких темных призраков не попадалось в поле моего зрения — лишь обычная накипь над гадкой клоакой Ригуса, называемой Низким городом, бурлила во всем своем зловонном великолепии.

Я уже начинал думать, что все так и будет. Я провел несколько долгих ночей в размышлениях о монстре, но даже если бы я захотел заняться его поисками, мне не от чего было оттолкнуться. И, по правде говоря, игрой в сыщика я был сыт по самое горло: прикидываться агентом оказалось делом даже менее приятным, чем быть им.

Затем банда Колотого Кинжала объявила войну шайке островитян из окрестностей порта, и у меня не оставалось времени думать о чем-то еще, кроме спасения собственного предприятия. Целыми днями я вынужден был объяснять тупорылым еретикам, почему не обязан платить им мзду со своих операций, а вечерами приходилось уверять компанию испорченных наркотой грубиянов, что я не сошел с ума и не собираюсь вторгаться на их территорию. В общем, времени на внеклассные занятия не хватало.

Что же до остального Ригуса, то важные люди предали вопрос забвению, а маловажные люди просто не брались в расчет. Лед сковал крепкой печатью все это дело. В народе бродили слухи о черной магии и демонах тени, и на некоторое время даже возник небывалый спрос на защитные амулеты сомнительного свойства, особенно среди киренцев, людей по природе своей суеверных. Но жизнь Низкого города состоит из повседневных забот и труда, и с наступлением зимы дело об убийстве Тары Потжитер кануло в царство мрачных воспоминаний.

Я думал нанести очередной визит Синему Журавлю и рассказать о том, что произошло. Сделать это я посчитал своим долгом, но затем понял, что задолжал ему слишком много, а поскольку мне никогда не удалось бы рассчитаться сполна, то решил списать и этот последний свой долг. Журавль понял бы, даже если бы не поняла Селия. Если долго ковырять болячку, она начинает кровоточить. Эта глава моей жизни была закончена. Что касается меня, то я считал нашу встречу лишь случаем.

Несмотря на уговоры Аделины, Воробей отказывался оставаться всю ночь в стенах «Пьяного графа». Точно свой полуручной тезка, он прилетал поклевать крохи и снова выпархивал на волю, не говоря ни слова. Однажды я поймал его на воровстве из соседней лавки, и мальчишка исчез на неделю, заставив Аделину переживать и дуться на меня, но потом как-то вечером он опять объявился, проскользнув через заднюю дверь, как ни в чем не бывало.