Екатерина Коути - Страшный дар

– А вот леди Мелфорд дела нет до этикета. Она сама мне так сказала, – пробормотала девушка, разглядывая одинокую чаинку на дне чашки.

– Прежде чем подражать кому-то, посмотри, нет ли герба на его карете, – наставил ее мистер Линден. – Леди Мелфорд – аристократка, вдова барона. Ее положение настолько выше твоего, что она может позволить себе… милые причуды. Кроме того, разве я не запретил тебе вообще заводить речь о леди Мелфорд?

– Нет, вроде бы.

– Досадная промашка с моей стороны! Агнесс, я запрещаю тебе заводить речь о леди Мелфорд. Она тебе не ровня.

– И между тем она была ко мне очень добра, – заметила Агнесс, едва не ввернув: «не то, что некоторые». – И совсем не задавалась. Мы так мило беседовали.

– О чем вы… – начал пастор, но опять насупился. – Неважно. За каждое упоминание леди Мелфорд ты выучишь наизусть по одному стиху из Книги пророка Иезекииля. Мне начинать счет?

«Леди Мелфорд, леди Мелфорд, леди Мелфорд! Лавиния, Лавиния, Лавиния! Да она в тысячу раз добрее и снисходительнее вас!» – прокричала Агнесс.

Про себя.

Никаких иных звуков, кроме стука вилок о фарфоровые тарелки, до конца завтрака не слышалось.

После злополучной трапезы Агнесс сменила утреннее платье на привычный наряд для прогулок и, едва успев причесаться, поспешила в гостиную, где ее уже дожидался хозяин с экономкой. Не без огорчения девушка отметила, что из камина убрали все милые декорации и теперь он зиял пустотой. Может, занавеску для него сшить? И украсить ее аппликацией? Но это, наверное, слишком по-мирскому. В доме священника должно царить благонравное уныние.

Агнесс едва не запрыгала от радости, узнав, что наконец-то сможет вырваться из этого узилища, пусть и не налегке – ей сразу вручили корзину с хлебом для бедняков. Сначала ей предстояло навестить некоего мистера Хэмиша, за чью душу так опасался пастор, и прочитать ему вслух брошюрку «Демон из бутылки. Наставления для рабочего класса», напечатанную Обществом трезвости. Затем следовало разнести хлеб многочисленным адресатам, а заодно напомнить Саре Крэбтри, что после ее родов уже миновало четырнадцать дней, так что ей надлежит пройти обряд очищения.

Про такой обряд Агнесс слышала впервые, но, как оказалось, в провинции он пользовался спросом. По словам миссис Крэгмор, до церковного благословения молодая мать могла стать жертвой фейри. Тем только дай волю, вмиг уволокут бедняжку в свои подземные чертоги и заставят кормить грудью своих малышей. А вот если она преклонит колени в церкви и прочтет особую молитву, никакие фейри ей не страшны. Разве что сама к ним запросится…

При упоминании фей пастор болезненно поморщился, из чего Агнесс заключила, что народные поверья ему тоже претят. Хорошо, что она так и не обмолвилась о своем даре. Дядя заставил бы ее затвердить весь Ветхий Завет в наказание за испорченность!

Чем раньше она станет леди, тем скорее он оставит ее в покое, смекнула Агнесс. Ради этого она готова облагодетельствовать хоть всех бедняков Йоркшира, включая трущобы Лидса. Девушка хотела пуститься наутек, но от зоркого пастора не укрылся главный недочет ее туалета.

– А где же твоя шляпа?

Пришлось признаться, что капор она забыла еще в пансионе. Конечно, не в ее возрасте ходить с непокрытой головой, но из той шляпки и так лезла солома…

– Давай уж сразу укоротим тебе платье до колен и косички заплетем. Зачем мелочиться? А то люди, чего доброго, сочтут тебя взрослой. Нехорошо их так обманывать, – начал было пастор с участливой улыбкой, но, заметив неодобрение миссис Крэгмор, махнул рукой. – Завтра пойдем в лавку миссис Бегг и выберем что-нибудь подходящее.

Предложение звучало как угроза, а уж при слове «подходящее» перед глазами Агнесс возникли такие фасоны, что даже строгие квакерши содрогнутся от омерзения. К счастью, на этом аудиенция закончилась, и Агнесс поспешила творить добро.

4

Отослав и экономку, которая многозначительно ухмыльнулась напоследок, мистер Линден облокотился о каминную решетку и зарылся пальцами в волосы, слипшиеся от макассарового масла.

Уже второй день его сводила с ума одна мысль. Точнее, одно ощущение. Его источником была девчонка.

Такая чужая.

Еще тогда, на конюшне, прежде чем явилась ему щуплая фигурка в клетчатом платье, он почувствовал запах жасмина. А как шагнул во двор, то чуть не вскрикнул от того смятения, которое, верно, чувствует крестьянка, когда отвернется всего-то на пару минут, а в колыбельке вместо пухлого малыша уже лежит большеголовый уродец и сучит ножками-палочками.

Подменыш. И суть у него другая, чужая.

Ну да что с нее взять? Пустенькая фарфоровая кукла, исковерканная системой женского образования. Права была Мэри Уоллстонкрафт, при всем своем беспутстве права – неправильно мы учим дочерей Евы.

Девчонку следовало отдать в пансион построже, где ее научили бы штопать чулки, а не мастерить безделушки. Одно оправдание – в те дни, когда она нежданно-негаданно свалилась ему на голову, ему было недосуг сравнивать пансионы. И смотрел он исключительно на статистику смертности, а в заведении мадам Деверо она была как раз невысока.

Что ж, любой джентльмен со сложившимися привычками почувствует раздражение, когда в его личное пространство вторгнется девочка-подросток, чьи интересы не простираются дальше крема от веснушек. И чьи манеры ему придется отшлифовать, прежде чем спровадить ее замуж. Как раз усталое раздражение и было бы закономерной реакцией на такое положение вещей.

Но его чувство было иного сорта.

Радость.

Он уже забыл, когда в последний раз спускался в столовую. Или вообще ощущал вкус еды. И особенно молока. А ведь он с детства любил молоко, гораздо больше пива, которое в их старомодном помещичьем доме подавали даже за завтраком. Как-то раз миссис Крэгмор, тогда еще няня Элспет, намекнула, чем могут быть вызваны его странные вкусовые пристрастия, и тогда это казалось ему ужасно забавным.

Пока не стало просто ужасным. Как и все остальные его… особенности.

А ведь он в кровь истер пальцы, разбирая по камню дворец памяти, выжег его дотла, слышал, как в треске потолочных балок и звоне стекла тонет смех, и беззлобное поддразнивание, и даже признания в любви. Лишь изредка среди закоптелых руин скользили два призрака и звали его по имени. «Джейми! Джейми! – шептали они. – Что же ты наделал? Неужели стало лучше?» Доза лауданума заглушала их голоса.