Владимир Цмыг - Другая реальность

Меня в этот миг ничто не подвигло позвонить в полицию и сообщить, где находится дом, в котором снова готовится самое ужасное. Что мешало снять трубку? Любопытство писателя, страх потерять важный материал? Нет, я был уже подельником этого монстра–компа…

Скальпелем он разрезал кофточку, короткую юбку, чулки. Обнаженное белое тело с раскинутыми ногами, где темнел треугольник лобка, четко выделялось на столе. Длинным, горбатым носом с лошадиными ноздрями, из которых выбивались кустики волос, он водил по телу девушки, с наслаждением вдыхая аромат молодой кожи.

Когда ножницами он остриг ее голову и бритвой начал снимать кудрявую поросль на лобке, девушка очнулась. Вначале она не поняла, где она, что с ней, потом закричала. Её испуг и крик «Потрошителю» доставили ещё больше удовольствия. А стены подвала толсты. Рыдая, она принялась умолять отпустить её. Немного успокоившись, со страхом глядя на все его приготовления, жертва начала соблазнять его деньгами, которые спрятаны у неё в доме под сидением дивана. Он лишь молча усмехался, надевая фартук. Наверное, стены этого подвала впитали в себя крики не одной такой несчастной.

Во всем мире только я мог помочь ей, но руки мои как бы приросли к клавиатуре. Я боялся пропустить каждое слово, каждое движение жертвы и палача. Это было мучительно, но я ничего не мог с собой поделать, я был, как зомби…

Красным фломастером «Потрошитель» жирно пометил те места, где находились почки, сердце, печень. Я знал, всё будет без наркоза… вопли и мучения жертвы, это апофеоз всего действа. Сердце он удалит в последнюю очередь. Он безошибочно определил местоположение органов… В моей башке неотвязно пульсировала лишь одна дурацкая мысль: «Почему полиция совершенно ничего не знает о нём?»

Острый скальпель сделал глубокий надрез на месте почки, выгнувшись дугой, оскалив рот, девушка громко закричала. Крик был наполнен отчаянием и безысходностью. Коленом придавив тело к столу, «хирург» зажимами зажал обрезанные концы артерий. Крови стало меньше. От её тошнотворного запаха рвота хлынула на мои туфли…

Красная почка в эмалированной ванночке, вскоре рядом легла и другая. Когда он доставал печень, судьба девушке подарила потерю сознания… Мозг еще жил, когда чудовище от всех артерий и соединений отсек пульсирующее багровое сердце…

Я не выключал компьютер, экран монитора, прежде чем погаснуть, оставил такую надпись — «…в полночь взгляни на меня, будет весело…»

…Компьютер жил своей жизнью, когда хотел, включался и вырубался. Когда правил текст, я понял, это настоящий бестселлер, за который я получу, наконец, кучу денег. Только надо повести себя разумно, и не продешевить, прозондировав почву во многих издательствах. Теперь я не буду простым просителем…

Сволочь, я совсем забыл про выпотрошенную девушку в подвале!

Вдруг вспыхнул экран, зажужжал вентилятор компа, охлаждая процессор. Я не увидел подвала, чего так боялся. Но меня вдруг охватил истерический хохот, я увидел комнату консьержки, кровать… Её белый толстый зад, то поднимался, то опускался, она мастурбировала большим красным искусственным фаллосом, ласково приговаривая, постанывая, и вздыхая: «О, Поль, мой милый Поль, тебе хорошо… хорошо…?» Поль — это её покойный муж. Сегодня утром эта вежливая дама, одалживая мне деньги, многозначительно заглянула в глаза!

Картинка в углу экрана сменилась. Тот же украденный фургончик в гараже подвала, двери широко открыты, в эмалированных ванночках внутренности, на тело наложены ровные стежки. Я еще раз убедился в профессиональности этого урода. Без единого пятнышка обнаженное тело лежала на чистой простыне. Ванночки стояли на ее срезанных волосах. Темнела щель гладко выбритого лобка. Я взглянул на часы — три часа ночи, время воров и убийц.

…Фургон остановился там же, откуда был и угнан. Картинка исчезла. Я оторвался от клавиатуры, понимая, следующие главные события развернутся завтра. Вновь появилась картинка, которую сейчас я б не хотел видеть. Мне достаточно госпожи Ранерьев…

Этой девушке в издательстве я иногда дарил цветы, с любезной улыбкой она их принимала. Мы как — то раз даже пообедали в ресторане, я заказал устриц и бутылку белого дорогого вина, чисто по–русски спустив последние деньги. Устриц я не любил, но не показывал вида, с улыбкой глотая эту скользкую гадость.

Она типичная француженка, одна из тех, которые при всей своей некрасивости кажутся привлекательными. Что это, особый парижский шик, умение одеваться? Или выразительная мимика подвижного лица и постоянная улыбка? Ох, эта улыбка! Мы, русские, так часто не скалим зубы, мы более естественнее, и когда нам улыбаются где либо в чужой стране, нам кажется, что мы произвели впечатление, не замечая, что это всего лишь дежурная отрепетированная улыбка. У Мари была прическа каре и тоненькая шейка, которая меня так умиляла, мне хотелось заботиться о ней.

В одних чулках, на коленях она стояла в какой–то комнате. На стуле со спущенными штанами сидел полный господин. Результат её умения я видел на искаженном лице толстяка. В особо сладострастные мгновения, короткопалыми лапами он сжимал ее растрепанную голову. Побагровев, наконец он разрядился, Мари не выплюнула эту гадость, а проглотила. Немного посидев, откинувшись на спинку стула, клиент вытащил из кармана несколько банкнот, с милой улыбкой она их взяла и вышла в другую комнату.

«Вот почему, — подумал я, — эта «порядочная» девушка так хорошо одевается! Ведь оклад сотрудницы скромного издательства вряд ли бы это позволил».

…Наконец, я отключился, меня мучили кошмары, даже в сновидениях за мной наблюдал зловещий, светящийся глаз монитора.

Проснувшись, я хотел было бежать к ближайшему киоску, чтоб купить свежих газет. Фургон непременно уже обнаружила полиция, ведь хозяин сообщил о пропаже. Но… обернувшись, схватился за сердце, теперь весь экран монитора заполонил проклятый фургон!

Суетились детективы, санитары на носилки укладывали труп в полиэтиленовом мешке. Комп, которого я мысленно прозвал одноглазым дьяволом, приглашал меня к клавиатуре. Он был любезен, подождав, когда я приготовлю чашку крепкого кофе и сделаю бутерброд с сыром.

На экране появились столбцы утренних газет, почти все они кричали о новой жертве «хирурга».

«Наконец, — отметил я, — они дали ему настоящее имя. Именно — «хирург!»» Настырные репортеры требовали у растерянного, хмурого комиссара, не было ли побега из психушки бывшего хирурга или патологоанатома? Комиссар выдавливал из себя некое подобие улыбки, надвинув шляпу на самые глаза. Он уже навел справки — побег из психлечебницы исключен. Нокур знал только одно, если это дело он не доведёт до конца, не видать ему хорошей пенсии за выслугу лет…