Владимир Слабинский - Происшествие на Львином мосту

   Не прошло и получаса, как впереди на воде заплясали отблески факелов, и я увидел два яла, перегораживающие канал. Никакого объяснения этому странному явлению я не мог придумать. Оставалось ждать и уповать на защиту Провидения.

    — Сбавь ход! — приказал я лодочнику.

   Когда на малом ходу мы подплыли на расстояние броска ножа, мужчина, одетый в темную куртку, хриплым голосом приказал нам представиться и объяснить мотивы нашего путешествия.

   Останавливать путников, плывущих по рекам и каналам города, строжайше запрещается всеми мыслимыми законами и немыслимыми инструкциями. Исключение делается лишь для водной полиции, призванной следить за порядком и защищать жизнь и имущество добропорядочных граждан.

   Однако мы находились в районе подьячих — крайне многолюдного сословия, состоящего из мелких ремесленников, удовлетворяющих спрос туристов на сувенирную продукцию и отчисляющих большие налоги в казну. Благодаря последнему, им разрешили объединиться в цех и наделили правом делегировать выборщиков для участия в политической жизни Петербурга. Кроме этого, район их компактного проживания, объединяющий три Подьяческие улицы, негласно находился под контролем жителей, и даже полиция не лезла на рожон и предпочитала договариваться с авторитетными цеховиками.

   В глубине души, негодуя на самоуправство подьячих, — а это без сомнения была их выходка, — я назвал свое полное имя — Любарский Александр Стефанович, профессию и номер врачебной лицензии. Кроме этих официальных сведений я сообщил, что путешествую не развлечения для, а исключительно ради пользы больного, к которому получил вызов.

   На лодках раздались радостные возгласы и зажглись еще несколько факелов. Стало светло и хрипкоголосый приказал нам пришвартоваться к его лодке. Он назвался Федором и объяснил, что послан старейшинами встречать господина доктора, т. е. меня.

   Я перебрался на лодку подьячих и отпустил гондольера, который, не теряя времени, отправился в обратный путь. Один из подьячих заулюлюкал и кинул вслед горцу огрызок яблока, остальные громко засмеялись, нисколько не стесняясь меня.

    — Чё заржали, охальники! А тебе, Мишка, неча инородца срамить! — строго сказал Федор и приказал. — Навались родные! Доставим господина доктора с ветерком!

    С прибаутками лодка, в которой я находился, развернулась, гребцы дружно ударили веслами и мы поплыли дальше. Вторая лодка осталась на месте, перегораживая канал. Любопытство разбирало меня, но интеллигентному человеку не приличествует проявлять свои чувства на публике, к тому же, находясь при исполнении обязанностей. Словно прочитав мои мысли, Федор начал рассказывать.

   С его слов, произошло из ряда вон выходящее событие. Ранен один из подьяческих львов. И не просто ранен, а тяжело. И, более того, сейчас этот лев находится в коме. Услышав подробности о печальной участи пациента, я попросил максимально ускорить движение и принялся с жаром расспрашивать Федора о подробностях дела.

   Надо пояснить, что подьяческие львы — это достаточно крупные и чрезвычайно сильные животные. Государь уважил заслуги цеха и подарил четырех львов на радость ремесленникам и на диво туристам. Львы доводятся родней кошкам, охраняющим Дворцовый мост и, помимо, эстетической, выполняют охранную функцию на мосту, названном в их честь. Кто в здравом уме мог решиться напасть на такого льва? Решительно, весь мой опыт не мог мне помочь ответить на этот вопрос. Впрочем, дело врача — лечить, а не отгадывать загадки.

   Лев лежал на кровати, укрытый простыней. Я подошел и, прежде всего, измерил частоту пульса и дыхания пациента. Полученные результаты мне не понравились. Я потревожил льва за плечо и попробовал с ним говорить — никакой реакции. Приподнял веко на правом глазу, проверил зрачковый рефлекс — сохранен. Немного успокоившись, я открыл саквояж и занялся детальным изучением состояния пострадавшего.

   На голове присутствовали глубокие раны в виде трех практически параллельных борозд, центральная была на два с четвертью сантиметра длиннее латеральных. Глубина рассечений была изрядной, пострадала не только кожа, но и мышцы и фасции. На спине наблюдалась аналогичная картина. Раны были средней степени тяжести и отнюдь не смертельными. Общее же состояние льва было тяжелым, что обуславливалось, по всей видимости, травматическим шоком. Поскольку пациент находился в бессознательном состоянии, узнать у него подробности нападения не представлялось возможным.

    — Доктор, хорошо, что ты уже здесь! — раздался за моей спиной такой знакомый и донельзя уместный в данной ситуации голос. Несмотря на чудовищную фамильярность, капитан Жуковский мне нравился своей беззлобностью и преданностью делу.

    — Надеюсь, ты разъяснишь мне, что за страшилище могло напасть на этакого гиганта!

    — Здравствуйте, капитан! Увы, пациент без сознания и я решительно не могу понять, кто мог нанести ему столь ужасные раны, — я улыбнулся Жуковскому и сам почувствовал, что улыбка вышла жалкой.

   Несомненно, я был растерян. Как врачу, мне было ясно — соответствующие препараты, покой и уход поставят льва на ноги, точнее на лапы. Но кто мог нанести увечья и, более того, перепугать гиганта до полусмерти? Воображение отказывалось мне помогать, а сердце пронзила ледяная игла подленького страха — кто этот монстр?

   Жуковский наморщил лоб и с усилием задумался. Я невольно улыбнулся, несомненно — Шерлок Холмс не был предком капитана. Как и другие сыщики — гении дедукции и мыслительного процесса, распутывавшие усилием мысли сложнейшие криминальные загадки. Капитан думать не умел и на стороннего наблюдателя производил впечатление человека недалекого. Хорош он был статью, ростом, обладал недюжей физической силой. Женщины отмечали его круглое лицо и черные, цыганские глаза, что в совокупности с волосом цвета вороного крыла могло бы сделать его весьма привлекательным. Несколько портили впечатление короткая стрижка «под горшок» и маленькие усики, как у американского комика Чарли Чаплина. Да и размер головы явно не соответствовал ширине плеч и толщине шеи.

   В отделении полиции к Жуковскому относились снисходительно, никто, включая кадровика, не знал его имени — обходились фамилией. Начальство считало, что серьезную работу ему поручать никак нельзя, нагружало его всеми нераскрытыми, «темными» делами, которые готовились к сдаче в архив. Жуковский раз в квартал получал кипу папок и исчезал. Начальство радовалось, что сотрудник при деле и не мозолит глаза своим несуразным видом. Время от времени Жуковский появлялся в дежурной части, волоча за шкирку или подгоняя пинками кого-то из разыскиваемых уголовников. На вопрос «Где ты его взял?», капитан обычно отвечал, что увидел в трамвае или на улице, и привел для опознания. После чего волок задержанного к стенду с портретами, объявленных в розыск и снимал отпечатки пальцев.