Призрак мадам Кроул - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Пока я пила чай, тетя поднялась наверх, чтобы проведать мадам Кроул.
– Пошла проверить, не заснула ли там старая Джудит Скуэйлс, – сообщила мне миссис Уиверн. – Джудит сидит с мадам Кроул, когда я и миссис Шаттерс, – так звали мою тетю, – отлучаемся. Наша хозяйка – очень беспокойная старуха. С ней всегда надо быть начеку, иначе она или в камин сунется, или из окна вывалится. Хоть и старая, а на месте ей не сидится.
– Сколько ей лет, мэм? – спросила я.
– Восемь месяцев назад ей исполнилось девяносто три, – ответила Мэг и засмеялась. – Но запомни: не задавай вопросов о ней в присутствии своей тети, поняла? Просто принимай хозяйку такой, какой увидишь, и все.
– А скажите, пожалуйста, мэм, какими будут мои обязанности? – продолжила я расспросы.
– Со старой леди? Ну, тебе об этом расскажет твоя тетя, миссис Шаттерс. Но я полагаю, тебе придется сидеть с хозяйкой в комнате и следить, чтобы она не чудила. Пусть забавляется с предметами у нее на столе. А еще надо будет приносить еду или питье, когда она попросит, удерживать от глупостей и громко звонить в колокольчик, если не сможешь сама с ней справиться.
– Она глухая, мэм?
– Нет, она не глухая и не слепая. У нее поразительно острые зрение и слух, но она совсем потеряла разум и ничего толком не помнит. Для нее Джек – Покоритель великанов или Гуди – Два башмака так же реальны, как королевский двор или государственные дела.
– А почему уволилась та девочка, мэм, которая уехала в прошлую пятницу? Тетя написала моей матери, что ее рассчитали.
– Да, она уехала.
– Почему? – повторила я свой вопрос.
– Полагаю, она не сказала этого миссис Шаттерс. А я тоже не знаю. Не болтай лишнего, твоя тетя терпеть не может говорливых детей.
– Пожалуйста, мэм, еще один вопрос: пожилая леди здорова?
– Ну, в этом вопросе нет ничего плохого. В последнее время она немного приболела, но на прошлой неделе ей стало лучше, и я осмелюсь предположить, что она вполне дотянет до ста лет. Но ш-ш-ш! Твоя тетя идет…
И вправду, появилась тетушка. Пока она разговаривала с миссис Уиверн, я, почувствовав себя более уверенно и по-домашнему, прошлась вдоль стен, разглядывая то одну вещь, то другую. На шкафу стояли красивые старинные фарфоровые фигурки, рядом висели картины… А в деревянной панели стены обнаружилась открытая дверца, и я увидела странный потрепанный кожаный пиджак с ремешками и пряжками. Его рукава длиной со столбик кровати свисали внутрь.
– Что ты там делаешь, дитя мое? – вдруг резко спросила тетя, поворачиваясь ко мне именно в тот момент, когда я меньше всего ожидала. – Что это у тебя в руке?
– Это, мэм? – переспросила я, поворачиваясь к ней с пиджаком в руках. – Я не знаю, что это, мэм.
На обычно бледных щеках тетушки появился румянец, а глаза гневно сверкнули. Думаю, если бы она стояла ближе, то ударила бы меня. Но она лишь прикрикнула так, что я вздрогнула, и вырвала эту вещицу у меня из рук.
– Пока ты остаешься в этом доме, не трогай чужие вещи и не лезь в дела, которые тебя не касаются, – отрезала она и повесила пиджак на вбитый в стену за дверцей гвоздь, после чего с грохотом захлопнула встроенный шкафчик и крепко заперла его.
Миссис Уиверн все это время всплескивала руками и тихо смеялась в своем кресле, слегка покачиваясь, – она всегда так делала, когда ей становилось смешно.
В глазах у меня стояли слезы, и миссис Уиверн подмигнула моей тете, вытирая собственные глаза, которые тоже были мокрыми, но от смеха:
– Ну, ребенок не хотел ничего плохого! Иди ко мне, дитя. Это всего лишь пара костылей для хромых уток. Не задавай нам вопросов, и мы не будем тебе лгать. Иди сюда, садись и выпей чашку чая, прежде чем пойдешь спать.
Моя комната, к слову, находилась наверху, рядом с комнатой старой леди, а кровать миссис Уиверн стояла в спальне хозяйки. Я должна была бросаться туда по первому зову, если понадобится.
Той ночью у старушки продолжался один из приступов недовольства, начавшийся еще днем. У нее часто бывали такие приступы. Порой она не позволяла слугам одевать себя, а иной раз наоборот – не давала снять с себя одежду. Говорили, что когда-то леди была очень красива, но в Эпплуэйле не осталось никого, кто помнил бы ее в расцвете сил. Вообще она обожала наряжаться. Ее туалетов из плотных шелков и упругого атласа, бархата и кружев хватило бы, чтобы открыть по меньшей мере семь магазинов. Все ее платья выглядели странными и старомодными, но стоили целое состояние.
Я пошла спать, но некоторое время лежала без сна: все для меня было в новинку. Да и чай, похоже, тоже плохо подействовал на мои нервы, ведь я к нему не привыкла, потому что пила его редко, разве что иногда по праздникам. А еще до меня доносился голос Мэг Уиверн, и я, приложив руку к уху, тщетно пыталась разобрать, что она говорит. При этом я совсем не слышала миссис Кроул – не думаю, что та сказала хоть слово.
О ней прекрасно заботились. Люди в Эпплуэйл-холле знали, что, когда хозяйка умрет, их всех уволят, но пока их несложная работа хорошо оплачивалась.
Два раза в неделю старую леди приходил навестить доктор, и можете быть уверены: слуги все делали так, как он велел. Никогда ничего не менялось: что бы ни происходило, они не должны были перечить хозяйке или раздражать ее и обязаны были потакать и угождать ей во всем.
Итак, старушка пролежала в одежде всю ту ночь и следующий день, не сказав ни слова. Я же весь день занималась шитьем в своей комнате, разве что один раз спускалась к обеду.
Мне хотелось увидеть старую леди и даже услышать ее голос. Но для меня она с таким же успехом могла находиться на Луне.
После обеда тетя отправила меня на часок прогуляться. Я ушла, но была рада поскорее вернуться: деревья выглядели такими большими, окрестности дома – такими темными и унылыми, а день – настолько пасмурным, что я, бродя в одиночестве, расплакалась, скучая по родному
