Ангар, или Столетие ценою в рубль - Игорь Анатольевич Верещенский
– Одно старьё в твоей деревне, делать тут нечего. – Констатировал я к удовольствию Фёдора. Он явно не хотел вести нас сюда, и сам никогда не приглашал – это мы напросились. Как я позже узнал, у них было вроде как старое языческое поселение, где чужаков не любят. – Ну а твой-то дом где?
– Вон там! – Федька махнул рукой в конец деревни. Его домик был поменьше и более ухоженный. А перед ним, почти заслоняя, взгромоздился ещё один чёрный гигант, на вид почти нежилой, с заросшим садом и ветхим деревянным забором.
– А это чей дом? – Спросил я.
– Это дом бабы Фроси.
– Ого! Это та, которую ведьмой называют?
От выброса адреналина у меня аж всё сжалось внутри. Любил я пощекотать себе нервы. А слухи такие и правда ходили – что в Харитоновке ведьма есть, которую никто не видел. Впрочем, опять же слухи невнятные и ничем не подтверждённые. Фёдор же возмутился:
– Никакая она не ведьма! Просто очень старенькая…
– Ты видел её?
– Нет… она очень старенькая и из дому не выходит, не может. Но мой отец ходит за ней ухаживает…
– Так может, она померла давно, а тебе не говорят? (последовало приглушённое хихиканье).
– Так зачем же тогда мой отец бы к ней ходил?
Тут уж все засмеялись в голос. Часто мы так Федьку подкалывали, мол деревенщина ты необразованная… глупо это было и жестоко, но он не обижался на своё счастье. А если и дулся, то недолго, как и в этот раз.
– Ладно, не бери в голову, – заговорил я, отсмеявшись. – Давай поближе глянем.
Мы двинулись вдоль сада, осматривая дом. С другой стороны он был совсем заросший.
– Смотрите, окно открыто! – прошептал Сашка, самый глазастый из нас (мы его звали Глазастик. Потом у него начались серьёзные проблемы со зрением, но видел он тогда очень далеко).
– Где, Глазастик? Увидишь же…
– Да вон! С той стороны последнее! Рама чуть отходит, и шпингалет, кажется, поднят…
Я всмотрелся:
– Шпингалета не вижу, но рама и правда приоткрыта. Залезем?
Все глянули на меня со страхом и уважением. Я бы даже сказал, со страхом уважения…
– Ты что, это чужой дом! – Занервничал Федька.
– И что? Старуха наверняка спит.
– Андрюх, не лезь туда, не надо…
– Тебе же не страшно рядом тут жить! И к тому же ты сказал, что она не ведьма. Так? Значит, и бояться нечего. Залезу, посмотрю что к чему и мигом назад. – И я уже начал отдирать гнилой штакетник от забора. Фёдор же пришёл в полный ужас и кажется вообще не знал, как быть. Но бежать к родителям мы бы ему не позволили, и это он, думаю, понимал. Я же скомандовал: – Так, Глазастик и Маша, стоят на том углу сада и смотрят во все глаза! Митька здесь. А ты, Фёдор, как главный проводник – со мной!
Так я попытался подбодрить его. И – не дать сбежать, мало ли… Не скажу, что он был рад, но покорно за мной поплёлся.
2
Через сад мы пробрались к дому и вдоль него тихонько пошли к окну. Вблизи дом казался ещё больше, пахло от него сырым старым деревом и веяло холодком. Нервы мои веселились не на шутку. Дойдя до окна, оказалось, что достать его непросто.
– Здесь у неё кухня, – подтвердил Фёдор мои догадки.
– Вот и славно…
Я забрался на заваленку дома, достав до окна носом. Дёрнул раму – та и правда оказалась не заперта. Она отворилась с тихим шипением старых петлей, на меня слетела паутинка. Краска на раме вся облупилась. Внутри я почти ничего не видел, только край белой печи и потолок.
– Ну помогай! Встань ближе!
– Андрюх…
– Встань говорю, не тяни время!
Федька повиновался. Он встал рядом со стеной, а опёрся ботинком ему на плечо, подтянулся и влез внутрь.
– Стой на стрёме! Ни шагу отсюда! – Шепнул я ему и отправился изведывать новые пространства.
На кухне было тепло; видимо, печь истоплена. Это была здоровая русская печь. Из мебели – дощатый стол, лавки вместо стульев, деревянный резной буфет. У меня было впечатление, что я попал в музей «русская изба». У печки стояли чугунки и ухваты, сверху выглядывали убранные до зимы валенки… осторожно я пробрался в прихожую. Было абсолютно тихо, если не считать бешено колотящееся сердце. Но я любил это состояние и наслаждался им. Мне было страшно, но интерес пока преодолевал страх.
Дверей в доме, кроме входной, не было – проёмы прикрывали занавески. Одна только массивная дверь вела из прихожей в правую часть дома, и была она приоткрыта. Я пошёл туда, протиснулся в щель, опасаясь, что скрипнут петли. Там была просторная комната с одним всего окном, выходящим на туже сторону, что и кухонное, через которое я влез. А у другой стены стояла прикрытая подвешенным к потолку пологом кровать. Никогда я раньше не видел, чтобы в деревнях так делали… У окна стоял письменный стол и отодвинутый стул, на столе – только рамка с фото. На цыпочках я подобрался к ней – на фото какая-то девочка в простой одежде, фото очень старое, вроде даже чуть засвеченное… и подпись: «Маруська, 1905 год».
Тут меня как холодом окатило, страх начал пересиливать. А перед рамкой что-то лежало. Кругляшек. Я взял – это была монета. И тут – из-за полога послышался то ли хрип, то ли кашель… я попятился и уронил стул. Грохот бы такой, словно я опрокинул буфет с посудой – так тогда мне показалось! Опрометью я бросился назад. Из окна не вылез, а вылетел, упав в траву рядом с перепуганным Федькой. И побежал через сад к выходу, – он за мной.
– Валим отсюда!
Мы неслись по деревне как угорелые. Остановились только перед лесом, запыхавшись.
– Что ты видел? Что?? – посыпались вопросы.
– Сколько, говоришь, ей лет? – Едва выдавил я.
– Не знаю… очень много… а что? – Ответил Федька, напуганный кажется ещё больше меня.
Тут только я обнаружил, что в кулаке моём что-то зажато, твёрдое и теперь уже потное… раскрыв ладонь, я обнаружил там эту монету.
– Кажется, я… я украл у неё монету, – пролепетал я рассеянно.
Все ахнули, а Федьку аж затрясло:
– Что?! Что ты наделал?
– Ну… я здесь ни при чём! Я просто взял посмотреть, а потом… – сказать «испугался» я так и не смог, – потом убежал, забыв про неё. А что такого?
– Это… нельзя! Нельзя ничего брать из того дома! Ты должен
